Ирина Крупеникова - Еретик
«Где же твоя «сила предков», парень?»
С этими мыслями Воин проснулся в сумеречный предрассветный час и долго лежал на дощатой кровати, бесцельно глядя в потолок.
— Эй, Лембой!
Пес приподнял одно ухо, потянулся и зевнул, выставив на обозрение внушительные крепкие зубы.
К полудню всадник и собака выбрались на площадь, где собралась жаждущая зрелищ толпа. Жонглеры на широком деревянном помосте демонстрировали свое искусство, паренек с огромным шестом в руках, ходил по растянутому канату, кривлялись и звенели бубенчиками скоморохи. А рядом зазывала, перекрикивая гомон и аплодисменты, завлекал лихих молодцов помериться силами в кулачных поединках. И стоило первой паре бойцов выбраться на помост, жонглеры, канатоходец и скоморохи были вмиг забыты. Зрители обратилась к жестокому единоборству.
Воин смотрел на бойцов, и необъяснимый ужас зрел в глубине сердца. Двое дрались на смерть, а толпа гремела восторженными воплями. Побежденного унесли вон, и его место против победителя немедленно занял другой.
«Жизнь без риска — не жизнь. Но риск ради риска?»
Тень качнулась за спиной.
Играющие со смертью.
Он вспомнил себя на такой же арене. Ужас из сердца пополз в рассудок…
Роковой случай.
«Творить роковой случай собственными руками? Зачем?»
Взгляд невольно погрузился в толпу.
В трех шагах от стремени всадника женщина с младенцем на руках азартно кричала в общем безрассудном хоре, а мальчонка лет десяти, цепляясь за материнскую юбку, отчаянно подпрыгивал, силясь углядеть смертельное действо. Не добившись результата, он отважно нырнул под ноги толстопузых купцов и ужом пополз вперед к помосту. Увлеченная зрелищем, женщина не заметила отсутствия ребенка.
Кровь — нектар для толпы.
«Нет…»
Зрячий да увидит.
«Здесь люди… Не упыри, не оборотни! Мы — люди!»
Ожесточенный рев зрителей отметил низложение очередного смельчака.
Там закончилась жизнь, — отчетливо подсказало нечто за спиной.
Воин поспешно поворотил коня и завяз в непроходимой людской массе. Шапки из всех возможных мехов, солдатские шлемы, богатые и бедные кики, неказистые суконные и изысканные шелковые платки, а под ними — одинаково одержимые лица.
Смерть, страх и боль кончины. Земля, впитывающая бренную плоть. Искры ушедшего духа осыпаются в незримый свет — Память предков…Солнце. Зеленый росток на черной пашне. Утренний луч. Волчица вылизывает слепого щенка. Свет. Первый крик и счастливые глаза роженицы… Круг Бытия…
Потрясенный, Воин застыл в седле посреди клокочущей толпы.
— Наемник! Ты, на коне! Выходи! Померимся силами! Неужто ты слабак?
На голос зазывалы он не оглянулся.
— Этот слабак! А ты? Солдат, иди сюда!..
В переулке Воин спешился и потрепал подбежавшего пса. Рука дрожала.
— Лембой, бока, лапы целы?
И прочел на собачьей морде встречный вопрос: — а как ты, хозяин?
До костра, о котором он слышал уже не однажды — от продавцов на ярмарке, от подвыпивших солдат, от благовидного церковника, топтавшегося на площади — оставалось несколько часов. Он бесцельно слонялся по пустым улочкам города, пока пес не внес долю разнообразия в мрачное настроение. Увидав на помойной куче облезлую кошку, заслуженный боевой зверь, как удалой неученый юнец, припустился в подворотню вслед за удирающей добычей. Запоздалый окрик не возымел должного действия, и Воин, выругавшись, запрыгнул в седло.
Путаница переулков завела всадника к покосившемуся трактиру, возле которого толпились горожане и несколько приезжих.
— Какими судьбами!
От группы отделился наемник с арбалетом за плечами. Воин узнал давнего приятеля.
— Поговаривали, что тебя сожрали еретики, — продолжал тот.
— Как видишь, я еще жив.
Желания поболтать с бывшим напарником не возникло. Беспокоило отсутствие пса, и невнятные голоса из тени, наперебой твердившие что-то одно и, безусловно, важное. Внимание разрывалось между призрачными звуками и любопытными лицами.
— Слыхал про костер? Новая мода! Сначала ему отсекут голову, а потом труп предадут огню. Кстати, товар мой. И знаешь откуда?
— Из семьи, которую разгромил я, — медленно проговорил Воин.
— Точно, — слегка удивился наемник. — Постой!..
«Где ты, черт тебя дери?… Что стоит за моей спиной? Что ты оставил себе?!»
Воин уронил голову на грудь. Пес заскулил. Посчитавший себя виновником душевного смятения хозяина, он извинялся бесчисленное количество раз: лизал расчерченные шрамами руки, заглядывал в бледное лицо, увивался под ногами.
— Отстать, — Воин вздохнул и погладил собаку. — Ты тут не при чем. Хотя… Не погнал бы ты это драную кошку, я б не набрел на трактир. И до сих пор ничего не знал бы.
На соборную площадь стекался народ. Никто не замечал человека, сидевшего около перекрестка на ступеньках покосившегося заколоченного дома.
— Он говорил, что я играю своей и чужой смертью, Лембой. Зато тебе он показал какую-то особую дорогу: минуя Смерть, через Память предков, в жизнь до моего конца… У меня такой дороги нет, — Воин посмотрел в преданные карие глаза четвероного спутника. — Ты простишь меня, если вдруг мой конец наступит сегодня? Простишь, Лембой?
На косматой морде прописалось почти человеческое понимание.
— Спасибо, друг. А если я сегодня не отыграю у смерти этого парня, значит, моей жизни и впрямь грош цена. И такая же смерть…
Соборная площадь наполнилась ожидающими. Сплетни шуршали промеж горожан и приезжих. Любопытные взгляды шныряли вокруг, жадно замирали на закрытых дверях собора, скользили по темным улочка и иногда задевали молчаливого всадника, застывшего в сумерках оживленного города.
Гомон зародился в проулке. Перекинулся на кучки запоздалых зрителей, захватил толпу и взорвался неудержимым гвалтом. На ревущих волнах к церкви подкатила открытая черная повозка. Бесстрастные священники открыли сцену кульминационного спектакля.
Пока длилось первое действие — церковный ритуал, Воин сидел в седле неподвижно и до боли в глазах всматривался в силуэт знакомой юношеской фигуры. Та же осанка, тот же упрямый профиль. Слабый телом и сильный духом, он стоял перед собственной смертью, не опустив головы.
Дьякон отчитал свою роль и удалился со сцены. Вперед выступил священнослужитель с кадилом.
Ударил колокол. Раз. Второй. Толпа затихла.
«Пусть те, кто решится проклинать меня, прежде посмотрят сюда, на бренную землю. Пусть увидят, кто судит, и кого судят!»
Воин вытянул из ножен меч.
Мизансцена на площади сменилась. Появились одетые в черное палачи. Колокол гудел торопливее и торопливее.
