Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка
Немайн выбирает сиденье старинное. Поправляет наряд. Вот — выпрямилась, взгляд обегает стол по кругу. Все на месте.
— Доброе утро, родичи.
Семью и дружину в Камбрии не различают! А что до тех, кого пригласили в башню на раз, так еще неизвестно, доброе ли для них утро — или впереди одни неприятности. Половина получит на голову стрелы и громы — все, кто наломал дров, пока сиды в городе не было. Кто справился хорошо, ждет награды.
Завтра перед Круглым столом предстанут те, кого сегодня оторвали от работы. Еще не остановлена стройка нового ветряка, не стоят и пилы по валам и шестерням — а проблемой займутся уже сегодня. Сегодня… А сегодня, наоборот, раздача пудингов!
За запас саженцев — не все пустили почки, так еще есть время заменить — благодарность, грамота, несколько золотых. За новые якоря — хорошо держат, а сделаны из обычного железа — почетная приставка к имени, тугой кошель, грамота, утверждающая клеймо. Это не значит, что другие не имеют право делать якоря. Это значит, что изобретатель получил еще одну работу: смотреть, чтобы качество изготовленных было не хуже, чем того, что на испытаниях так и не сдвинулся, пока канат не порвался. Сможет удержать качество — родится новая гильдия.
Но вот чужих глаз и ушей больше нет. Можно поговорить всерьез. Выслушать, как прошла ночь… неплохо прошла. Ветер был. Вода в ремесленных цистернах поднялась до переливной отметки. Значит, у города есть двенадцать часов работы на критических участках — вне зависимости от капиризов ветра. Проблемы тоже есть: ночные смены хуже укомплектованы.
Сэр Ллойд — старший в дружине, докладывает о порядке в городе. Несколько драк. Один случай поножовщины. С виновных взыскана вира за кровь и увечье, трупов нет. Из интересного: в город на франкском корабле пришли иноземцы, каких прежде не видывали. Страже объявили себя, как благородные люди из народа уар, по торговому делу. Франки их называют аварами…
Авары… Слово знакомое! Немайн забралась в чужую память. Что вспомнилось? Могучий каганат на Дунае, битвы с византийцами, славянами, франками… Образ злых великанов в «Повести временных лет». Поговорка: «Погибоша, аки обре».
— Это обре, что ли? — переспросила сида.
Добрые сэры пожали плечами.
— С греками поговори, — посоветовала сестра, — наверное, знают…
Стали планировать дела. Немайн про себя решила — прежде любых бесед надо непременно на грозных и загадочных обров–авар–уар взглянуть самой. Греки могут быть пристрастны, это раз. Во–вторых, интересно! В Камбрии — едва ли не главный довод. В–третьих… Зимний поход высосал все деньги из казны, вместо золота и серебра по маленькой республике ходят долговые расписки сиды. Хранительница правды не королева, скорее, кто–то вроде епископа: не расплатишься с долгами на июльской ярмарке — сдавай знак власти, ивовый посох. Значит, нужно смотреть внимательно: вдруг от иноземных гостей хороший доход получится?
2
Ссылка на остров — обычное для Рима наказание женщине, проигравшей в борьбе за власть. А еще оно очень растяжимое. Когда остров маленький и бедный, это значит — перебивайся с воды на хлеб, живи редкими подачками из столицы, которые случатся, если о тебе среди державных забот вспомнит победитель. И если чиновники, от столичных до местных, забудут, побоятся или побрезгуют эту малость разворовать.
А что, если остров — Родос? Великий город, древний побратим Рима — настолько близкий друг, что его жители считались полноправными римскими гражданами еще во времена, когда этой чести не удостоились соседи–италийцы. Морское сердце империи — вот что такое Родос! Пусть колосс разрушен землетрясением — так и надо языческому идолу! — но город по–прежнему силен и славен, и порт заполнен кораблями, военными и торговыми. Так что означает ссылка в средоточие имперской мощи?
Уж, разумеется, не привольное житье среди имперских тайн… Башню оно означает. Высокую, с толстыми стенами. С решетками на бойницах, в которые не пролезет и кошка. А мелочи, вроде обстановки в камере, качества кормежки и возможности погулять по дворику форта зависят не столько от базилевса в столице, сколько от местного коменданта. А тот совершенно не настроен злить ту, к которой еще может снизойти милость Господня.
Комендант поступил просто — сунул узницам под нос полученные из столицы инструкции. Дочери императора — значит, грамотные. Пусть читают. И — не обижаются, а ценят человека, который сделает для них все, что не запрещено приказом святого и вечного базилевса!
Значит, пища с его, коменданта, стола. Значит, будет заглядывать, спрашивать, есть ли просьбы. Просто — разговаривать. Никому другому нельзя! Кроме него — только священник, и только для исповеди. Врача — не пускать. Друг с другом поговорить тоже нельзя. Сестра Августина еще спросила:
— А книги?
Услышав ответ — «Только Библия», вышипела:
— Переменит Господь счастье племянничка, оскоплю гадину…
Еще оглянулась, когда разводили по разным башням.
— Помни, сестра — у тебя есть я! Ты не одна!
Больше ее голоса услышать не пришлось. Видеться — виделись. Выпускали опальных базилисс морским воздухом подышать. Не во дворик, на крышу башни. Августину на свою, Анастасию — на свою. Докричаться можно, но тогда прогулки на разные часы разнесут. А так хоть рукой помахать можно. А еще можно у коменданта спросить, как сестра обретается.
— Очень скучает, — сообщал тот. — Спасается тем, что папирус вытребовала, перо да чернила. Пишет. В том числе — письма тебе. Передать не могу. Приказ.
— Тогда принеси папирус и мне. Я отвечать буду. Так, как если бы ты их мне передавал…
Прошли месяцы, прежде чем Анастасия поняла, что сестра спасла ее от безумия. Недоходящими до адресата письмами и тем, что каждый день с соседней башни махала рукой простоволосая фигурка… только волосы, как крыло феникса, по ветру! Неприлично? Так она специально, для племянника. Инструкции не допускают к «священным телам миропомазанных август» — тех самых, которые во всех прочих местах приказа значатся, как «богомерзкие кровосмесительные отродья» даже врача? Так пожалуйста — низложенную августу видит больше тысячи солдат — в таком виде, что непотребная девка застеснялась бы. А так… стоит на башне, чаек кормит. Такой в памяти и осталась — среди мелькающих крыльев и сварливых криков. Чайки любят подраться за кусок.
