Алексей Корепанов - Раздумья Атланта
Однако Алене было уже не до выкроек. Конечно, Маринка могла ошибаться… но все-таки Алена была готова заподозрить меня в нелояльном, так сказать, поведении. Несколько раз она звонила мне, но безуспешно. Работа валилась у нее из рук и она, наконец, позвонила в бюро ремонта и попросила проверить мой номер. Там проверили и ответили, что, вероятно, поврежден телефонный аппарат. И тогда она направилась ко мне…
– Да, телефон у меня не пашет почему-то, – подтвердил я.
И в этот момент в прихожей раздался телефонный звонок.
Мне сделалось как-то не по себе, Алене, кажется, тоже, потому что она вздрогнула и испуганно посмотрела на меня.
– О! Заработал! – преувеличенно бодро сказал я, поднялся и направился в прихожую.
– Приглас-сите Олю… пжалс-ста… – сказали в трубке, заплетаясь и спотыкаясь на словах и шумно дыша. – Пр-рошу…
– Попробуйте правильно набрать номер, – посоветовал я, нажал на рычаги и послушал: телефон, кажется, был вполне исправен, из трубки лился нормальный непрерывный гудок.
Алена, нахмурившись, стояла посреди комнаты и смотрела на диван со скомканной простыней. Выходило так, что я ей невольно изменил… не зная, что изменяю. С кем же это я ей изменил?..
– Что делать, Андрей? – Алена зябко передернула плечами. – Надо куда-то заявить. Это же все неспроста…
– Куда заявить? В милицию? Думаю, пошлют они меня подальше с таким заявлением.
Я попытался сосредоточиться. Кому-то, видимо, очень хотелось заполучить блюдо (я старался даже не предполагать, кому именно). Заполучить его, в принципе, несложно. Меня целый день нет дома. Первый этаж. Улучи подходящий момент, высади окно (или аккуратненько, стеклорезом, чтобы не шуметь) – и забирай. К чему же эти необъяснимые сложности с лже-Аленой?. Стоп-стоп-стоп! По семейному преданию, блюдо все равно возвращается к владельцу… Значит… значит, владелец должен отдать его добровольно… Подарить! Именно подарить – чего и добивалась от меня лже-Алена. Но то же предание запрещало продавать или отдавать его… Что же из этого следует?
Что из этого следует, я не мог сообразить. Я чувствовал себя возбужденным и измотанным одновременно. Надо было по возможности отключиться от прокручивания происшедших событий и постараться хорошенько выспаться. Хватануть двойную дозу снотворного – и забыться…
– Пойдем, – сказал я подавленной Алене. – Отвезу тебя домой и попробую отрубиться. Надеюсь, второй попытки сегодня не будет.
Порывшись в ящиках письменного стола, я отыскал ключ от верхнего замка входной двери. Подумал немного, и все-таки отнес блюдо в мамину комнату и положил в шкаф, под полотенца.
«Агасфер», просыпаясь, недовольно заквохтал и потащился по вечерней улице. Алена сидела очень тихо, и я ласково и ободряюще погладил ее по плечу. И опять она отстранилась. Что ж, возможно, на ее месте я вел бы себя точно так же…
– Ты знаешь… я все думала, – с запинкой сказала вдруг Алена. – Ты спрашивал, не встретила ли я кого-нибудь в подъезде… Я и не встретила. Только когда вошла, с твоей площадки вверх по лестнице кошка побежала.
– Какая кошка? – тупо спросил я. – Чья кошка? Нет у меня никакой кошки.
– Не знаю… Обыкновенная, серая.
Я взглянул на бледную Алену, вновь ощутил, как чьи-то холодные коготки прошлись по спине под рубашкой и подумал: «Обыкновенная ли?..»
Наутро все происшедшее и все страхи мои показались мне внезапным помрачением сознания; но осталось пятно на выцветших обоях в том месте, где вчера висело блюдо, и осталась выдранная из дверной коробки металлическая планка. И лежала на стуле чужая одежда. Я не находил случившемуся никаких объяснений, но был почему-то уверен, что ничего хорошего все эти дела, связанные с блюдом, мне принести не могут.
И тут же, за бритьем, принял решение, хотя далось оно мне не без некоторой внутренней борьбы. Я не очень верил во всякую чертовщину, вернее, не интересовался ею, но случившееся поуменьшило мой скептицизм. Что я мог противопоставить приступившим к действиям неведомым силам? Ровным счетом ничего. А ведь следующая попытка завладеть блюдом может оказаться не такой мирной… и бескровной… Поэтому я вынул блюдо из шкафа, положил в старый полиэтиленовый пакет с оборванными ручками и крест-накрест перевязал веревкой. Посмотрел на мамину фотографию на трюмо и мысленно сказал: «Прости, мама…»
Я уже допивал чай, когда раздался звонок телефона. Звонила Алена.
– Ну что, Андрюша? – спросила она. – Как ты там?
– Все нормально, Аленушка. Спешу на службу. И думаю принять кое-какие меры.
– Какие меры? – насторожилась Алена.
– Дабы подобные случаи больше не повторялись.
Она вздохнула, но расспрашивать не стала. В трубке слышался чей-то заливистый смех – коллектив у них в лаборатории подобрался веселый.
– Кого это там у вас разбирает? – полюбопытствовал я. – Уж не Титову ли?
– Ее, – подтвердила Алена. – А меня в командировку посылают. До пятницы. Позвонишь?
– Конечно. Не переживай, все будет хорошо.
Алена опять вздохнула.
– Ладно, Андрюша. Целую…
– Целую, Аленушка.
Захватив пакет с блюдом, я вышел из дому, разбудил «Агасфера», как всегда ночевавшего на площадке у погребов напротив моего окна, и поехал на работу.
Рабочий день я начал с двух телефонных звонков. Сначала позвонил насчет облицовочной плитки – и услышал в ответ, что плитка уже уплыла. Потом, разыскав в справочнике номер редакции «Вечернего вестника», побеспокоил газетчиков и поинтересовался анкетированием населения. И узнал, что никакого анкетирования они не проводили и по квартирам никого не посылали… Впрочем, подобного ответа я и ожидал.
До обеденного перерыва я кое-как дотянул, добросовестно пытаясь работать, хотя временами совершенно не понимал, что творится на экране моего компьютера. Не думать о случившемся я просто не мог. Перед самым перерывом мне пришла в голову одна мысль и я набрал номер Алениной лаборатории. «Она в командировке, – ответила хохотушка Титова. – Вы что, Андрей Владимирович, проверяете?» Да, я действительно проверял, с настоящей ли Аленой разговаривал утром.
Потом я погнал «москвич» на окраину города, к плотине. Остановился у захламленной лесополосы, протянувшейся над обрывистым берегом, пробрался сквозь заросли к реке и бросил пакет с блюдом в мутную воду…
Правильный или опрометчивый это был поступок – не знаю, но настроение мое улучшилось, потому что я избавился от предмета, который мог бы принести мне немало неприятностей. Дышать стало легче, окружающее вновь приобрело объемность и многокрасочность, и я перестал ощущать себя мишенью, попавшую в перекрестие чьего-то оптического прицела.
