Петр Верещагин - Цена крови
Алхимик провел пальцами по бороде.
– Допустим. Но выдумка никогда не появляется сама собой. Только тогда, когда это кому-то нужно.
Рассказчица прищурилась.
– А вот теперь, лорд Джафар, задумайся: КОМУ выгодна вражда людей и Крылатых. И пока ты будешь думать, я продолжу повествование – ибо алая колесница заката уже опускается за хребет Зур…
Усилием воли Властитель Турракана переместил эти мысли в дальний уголок разума, чтобы возвратиться к ним как-нибудь на досуге. Расслабившись, он заложил руки за голову и, готовый к видениям, прикрыл глаза. Сегодня курить не хотелось.
Голос собеседницы был тих и печален:
Порою трудно слушать тишину,
Оставив сзади жизни кутерьму —
Но есть ли путь иной? Мы не узнаем,
Покуда сами не уйдем во тьму…
И безмолвная тьма сомкнулась над Алхимиком – чтобы, вскоре рассеявшись, открыть то, что могут и чего не могут показать слова…
Ночь вторая,
которая рассказывает об иных сторонах описываемых событий, не менее важных, хотя это можно и оспорить
– Она хорошо смотрит за детьми?
Фариза улыбнулась.
– Души в них не чает. Она хорошая женщина, Джемаль. Ей чересчур много дурного выпало в этой жизни, и если мы можем помочь – я хотела бы…
– Да я не возражаю, – махнул рукой ар-Рахим. – Пускай остается. Служанкой, нянькой, кем угодно – если малышам с ней хорошо, пожалуйста. Вернусь через несколько недель, посмотрю, как вы тут живете-ладите.
– Мы-то поладим, – сказала Мариам. – А вот ты будь осторожен. О драконах я слышала весьма мало хорошего…
Взгляд охотника был холоден.
– Управлюсь. Я не зря ношу свое прозвище.
– Но ведь это лишь прозвище. Ты же сам знаешь, чем отличаешься от Истребителя.
– Ну, в ЭТОМ я ни одному из них не уступлю. Брось волноваться. Завтра утром уйду, вот тогда волнуйся сколько хочешь.
Поднырнув под руку мужа, Мариам, как ласковая кошка, потерлась о его плечо. Фариза немедля последовала примеру сестры. Улыбаясь, ар-Рахим перевел взор на играющих детей и сидевшую подле них Аджан.
Южанка почувствовала этот взгляд, вздрогнула и обернулась. Несмотря на чадру, выглядела она так, словно совершила некой проступок, за который винит лишь себя. Дивясь самому себе, охотник поднялся и направился к ней.
– Что-то не так?
– Да нет, – покачала она головой, – все в порядке… насколько это теперь возможно…
Передернув плечами, ар-Рахим развернулся и сделал несколько шагов, когда услышал испуганный возглас Фаризы, а по спине его пробежал холодок. Падая на колено и выхватывая «из воздуха» клинок, охотник вновь посмотрел на Аджан.
Вместо женщины с юга Турракана перед ним стоял огромный дракон. Серо-стальная чешуйчатая броня была способна отразить пущенные в упор стрелы или удар топора, глаза полыхали ярким оранжевым пламенем. Небрежным взмахом хвоста дракон разнес изгородь, а правая передняя лапа с выдвинувшимися черными когтями сгребла двух старших мальчиков…
– НЕТ!!!
– Нет? – хлыстом ударил по нервам голос Аджан, слегка изменившийся, но вполне узнаваемый. – А когда ТЫ вошел в МОЙ дом, когда ТЫ занес меч над МОИМИ детьми – ты думал о том, что и у них есть родители?!
Ар-Рахим опустил саблю. Его лицо исказилось.
– Возьми мою жизнь, на это ты имеешь право. Но оставь малышей, они ни в чем не виноваты.
Фариза в голос всхлипнула. Тон Аджан не изменился.
– А МОИ малыши что, были виноваты?
Когти левой передней лапы прочертили в глиняной стенке глубокие борозды. Мариам упала в обморок.
Охотник отбросил клинок.
– Ну давай, тварь, бей! Тебе нужна кровь – на, получи! Но ты не уйдешь безнаказанно, клянусь Предвечным Светом!
– О, я могла бы, – тихо сказала Аджан. – Только это будет слишком просто, слишком… милосердно. Посмотри мне в глаза!
Ненавидящий взгляд ар-Рахима уперся в оранжевое пламя, лишенное эмоций. Медленно, словно нехотя, пламя ушло, оставив мягкий свет прежнего огненного оттенка, но без его разящей яркости.
Вновь заговорила Аджан, и эти слова разили больнее плетей и булатных клинков:
Когда ты пойдешь на свет —
Ты вспомнишь, Несущий Смерть.
Когда ты войдешь во тьму —
Ты вспомнишь, Узревший СЛЕД.
Кривой меч-скимитар ар-Рахима проплыл по воздуху и опустился на землю прямо перед драконьими лапами. По широкому клинку из белой стали словно сама собой заструилась оранжевая вязь письмен древнего диалекта.
Когда ты увидишь сталь —
Ты вспомнишь клинок, что взял
Невинные жизни тех,
Кто жизни еще не знал.
Оранжевая аура окутала охотника, а Аджан продолжала:
Когда ты учуешь вновь
Свою иль чужую кровь —
Ты вспомнишь мои слова,
Убивший мою любовь…
Теперь волшебное оранжевое пламя отразилось и в глазах стиснутых драконьими когтями детей ар-Рахима. Голос Аджан дрогнул:
Когда ты поднимешь меч —
Ты вспомнишь, любитель сеч,
Ты вспомнишь меня во снах,
Искатель кошмарных встреч…
Когти серого дракона разжались, отпуская на волю перепуганных, но невредимых мальчиков. Затем Аджан резким движением сломала меч охотника и, оставив эфес с половиной лезвия лежать на земле, остаток прихватила с собой.
– ТАК будет справедливо, – кивнула она и взмыла в небо.
* * *Они смотрели друг на друга так, словно встретились впервые, а не прожили вместе более шести лет.
Нет, даже не так. Они словно увидели в чем-то до мелочей знакомом – нечто совершенно невозможное, невероятное, как если бы фаянсовый кувшин сам собою отрастил ноги и удрал от хозяина, не желая более служить вместилищем для воды.
– Джемаль?.. – прошептала Фариза.
В словах не было необходимости, они попросту читали мысли друг друга. Говорят, такое только великим магам под силу – но им сейчас не было дела до магов.
«Неужели это – правда?..»
«Правда,» – молча ответил ар-Рахим.
«Но она ведь не… Она не плохая, не чудовище…»
«Не чудовище, – подтвердил охотник. – Это я…»
Он не произнес слова «убийца» даже мысленно. Не было нужды.
Подобрав обломок скимитара, ар-Рахим молча взял со скамьи свой дорожный мешок, уже собранный для завтрашнего путешествия, и покинул двор, раздвигая плечом собравшуюся вокруг дома толпу.
Мариам приподнялась на локте.
– Фар… это и в самом деле?..
– Да, Мар. Он…
Они тоже могли говорить без слов. Особенно – без ЭТОГО слова.
Джамад и Ицхак, в чьих глазах отныне и до самой смерти мерцали оранжевые искры, с недетским выражением посмотрели сперва друг на друга, затем в спину уходящему отцу, затем – на матерей, у которых, как недавно у Аджан, не было сил на слезы. Руки пятилетних мальчиков встретились во вполне взрослом рукопожатии.
