Наталия Ипатова - Леди декабря
Сегодня утром лес производил совсем другое впечатление. Лыжня шла под арками какого-то кустарника, отягощенного выпавшим за ночь снегом. Снег был такой белый, что даже голубой. Склоняясь, чтобы вписаться в эти дуги, я испытывал совершенно неземные, сказочные ощущения. Когда-то давно, в детстве, мы каждого первого января ходили на лыжах.
На опушке он остановился.
— Здесь, собственно, моя граница, — сказал он. Щетина его заиндевела. — Но поскольку мы с соседкой в добрых отношениях, я пройду еще немного.
«Немного» представляло из себя белую ветреную пустошь, малоснежную, каменистую, унылую. Здесь пришлось брести без лыжни, след в след за моим провожатым, царапая нижнюю поверхность лыж. «Его» владения показались мне более приспособленными для путешествий, и в конце я уж не знал толком, больше ли я взмок или озяб.
Зато завершился наш путь элегантным современным бунгало, построенным по западноевропейскому проекту, не иначе, из желтого дерева и стекла. И никак, сказать по правде, в суровый уральский колорит не вписывавшемся. У него был очень новый и легкий вид. Наверное, так в какой-нибудь Ницце живут. Над ним неслась северная метель, и оставалось только удивляться, как она до сих пор не снесла его напрочь.
Мы отвязали лыжи, старательно обили с обуви снег и поднялись по высокой лестнице на опоясывающую террасу. Вегар отворил передо мной стеклянную дверь и вошел следом. У меня сложилось дикое впечатление, будто он старается держаться за моей спиной. Забегая вперед, скажу, что ему это не удалось.
Внутренность бунгало представляла из себя одну большую комнату, и все здесь было… обалденно. Поражало почти полное отсутствие какой-либо обстановки, модный европейский простор, от которого, в контрасте с уютной теплой теснотой вегарова обиталища тянуло холодком. Пол и потолок, устроенные в разных уровнях с перепадом высот сантиметров в двадцать, зрительно дробили помещение на зоны, а дальняя, противоположная от входа стена была стеклянной. Вся. И открывала она, в подтверждение моего первоначального впечатления о Ницце, панорамный обзор на неспокойный серый океан. Или море. Не знаю. Во всяком случае, на что-то безбрежное, холодное, суровое. Равно невозможное нигде во всем моем регионе. Сперва я даже решил, что это голографическое изображение, и восхитился: до чего в обустройстве быта буржуев дошла современная техника! Потом шарики мои закрутились в противоположном направлении, а именно: в какие дали закинули меня те неизвестные мне сволочи? Память в панике шарила по просторам необъятной родины, отыскивая схожие климатические зоны. В принципе, это возможно, если вколоть уже оглушенному энную дозу какой-нибудь хреноты… и в самолет. Вот только я никак не мог докумекать, каких свеч стоит такая игра, и как это во всех перипетиях моей криминальной драмы я ухитрился ни тапочка не потерять. Так я размышлял, а в голове гвоздем сидела эта трижды проклятая Ницца, где я не буду никогда.
Застекленная стена выходила на террасу, огражденную изысканными перильцами в две горизонтальные доски. Панели из желтого дерева, на полу квадратный ковер в серых, оливковых и хаки тонах, открывающий по своему периметру узкую раму безупречного паркета. По углам — высокие керамические вазы со стилизованным индейским орнаментом, выдержанным в той же гамме, многие — с сухими зимними букетами, другие — сами себе украшения. Посреди ковра стояло единственное кресло итальянского урбанистического дизайна, а в нем сидела хозяйка, настолько удачно сочетавшаяся с подобранным ею антуражем, что саму ее на его фоне я разглядел в самую последнюю очередь.
Она не сразу обратила на нас царственное внимание, а потому у меня было некоторое время на впечатления. Как обычный, не блещущий моральными качествами мужчина, знакомясь с женщиной, я первоначально оцениваю ее с позиции красоты или некрасоты. С этой точки зрения все у нее было в порядке, но черт меня побери, если, невзирая на всю ее склонность к изящным интерьерам, она мне нравилась. Дамы этакой наружности обычно мнят себя настоящими леди, однако, сколько бы мне их ни попадалось, на службе и вообще, стопроцентно оказываются первостатейными суками. И поперву я не увидел в ней ничего, что выделило бы ее из этого ряда.
— Привет тебе, Палома! — сказал, смущенно кашлянув, Вегар. — Можно тебя побеспокоить?
По-моему, ему не стоило интересоваться. Хозяйка проводила время, неподвижно уставившись в окно: без телевизора, без книги, даже без вязания. Когда она перевела на нас усталый взгляд, мне стало неуютно. Он был у нее такой, словно она проникла в суть всех вещей, и не нашла там ничего, достойного внимания. На моего замечательного спасителя она смотрела, будто с обратной стороны бинокля. И он, похоже, это чувствовал, так что я обозлился.
— Разве уже пришло мое время? — спросила она. — Я… задумалась.
— Нет! — поспешно воскликнул мой хозяин. — Еще только первые сутки моего сектора. Я не потревожил бы тебя, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
По лицу Паломы я понял, что она не представляет себе, какие обстоятельства имеют право так именоваться. Вегар, кажется, понял это, сконфузился окончательно и вытолкнул вперед меня.
— Вот, — сказал он, — нашел на лыжне парнишку. Из Внутренних. Не могу представить, зачем и как он там оказался.
— Норнины штучки, — тут же определила Палома, уделяя мне на толику больше внимания.
— Вот и я так подумал, — с энтузиазмом воскликнул Вегар. — Назад, ты сама понимаешь, я его отправить не мог. Только вперед, по циклу. Вот… возьми.
Он с безопасного расстояния протянул даме в кресле разлапистую еловую ветвь с длинными бронзовыми шишками, похожими на тугие тициановские локоны. Та приняла этот неуклюжий знак внимания, не моргнув, и опустила на подлокотник поперек себя, словно ветка была для нее чрезмерно тяжела.
На ней были широкие, оливкового цвета брюки с наглаженной стрелкой, коричневый блейзер, блузка и платок на шее. Ни на одежде, ни на бледном лице, обрамленном черными гладкими волосами, подстриженными в каре, ни морщинки. Ядовито выделялось только яркое пятно губ, и глаза были серыми, как лед в пасмурный день.
— Я полагаю, — сказала она, — ты верно определил ситуацию и поступаешь правильно. Однако мне было бы приятно знать, что всю ответственность ты берешь на себя.
— Да-да, — закивал мой славный норвежец, — разумеется. Ты тут ни при чем. Просто отвори ему свои Врата и переправь его к Перегрину. Он в дороге сам приспособится, но, ты же понимаешь, сперва ему придется трудновато. Осознать, адаптироваться, вписаться в правила и все такое… Мы же с тобою первые. Надо ему помочь освоиться.
