Руфи Руф - Ля-ля, детка!
" — А теперь верни все обратно" — потребовал Этот, увидев мою работу.
" — Но мама сказала, что уже можно, что уже не холодно" — попыталась возразить я. Результат: ушибленная челюсть, отбитая поясница, синяки, ушибы. Психошок и моральная травма, как любят выражаться специалисты. В туалет было больно ходить несколько дней. Пытаешься поссать — и не можешь. Чтобы отлить по капле, надо долго тужиться, закусывая от боли губу. Я сижу на унитазе, наклонившись вперед. Внизу внутри — сильнейшая резь, которая отдается болью в мягкие ткани, в бок и во все внутренности. Как будто я — апельсин, который разламывают руками. Упираюсь лбом в дверь, чтобы не так сильно дрожали ноги. Соленая капля скатывается не по щеке, а от переносицы, по самой серединке носа и падает крупной горошиной с кончика. Вот так неожиданность! Я кажется плачу? Но и в то же время я смеюсь — оттого, как неожиданно и аккуратно эта большая слеза выкатилась у меня одновременно из обоих глаз. Я типо косоглазый Джинн Алладина. Если тужишься сильнее чем нужно, то внутри возникает такая боль, что хочется кричать. И в моче появляется кровь. "Ничего страшного" — говорит мама, — "Это пройдет".
В школу с каникул я прихожу с фингалом под глазом. Я избегаю смотреть кому-то в глаза, тело трясется от слабости. На затылке под волосами огромная шишка. Как же это я раньше ее не заметила? Вот блин. Позже — разбитая губа, за еду, взятую в новогодний вечер — ДО ТОГО КАК ВСЯ СЕМЬЯ (то есть он сам) сел за стол. А ведь тогда мы завозились до девяти вечера — как уж тут было утерпеть? И почему бы мне не поесть немного, если мы с мамой готовили и убирали, а он вообще ни в чем участия не принимал? Вся его работа по дому сводится к тому, чтобы "сходить за хлебом". В праздничный день магазин занимал три часа вместо обычных двадцати минут, чему мы все дружно радовались. Спокойнее, знаете ли. После "посещения магазина" Этот прихорашивался, одеколонился и расхаживал при полном параде. Напевал сладким голосом песенку, которая могла обернуться бедой в один момент. Как же отвратительно звучал его голос.
Какого же я должна была любить его, если в каждом году, как боксерская груша, я падала на пол под ударами ног и кулаков?
Я старалась быть очень быстрой, чтобы успевать закрыться в ванной: единственной комнате, где была защелка. Это спасало не всегда: иногда папашу не останавливали убытки. И тогда он со всей силы молотил кулаками в дверь, ломая её и срывая с петель… Вам всё еще страшно смотреть фильмы ужасов, когда какой-то маньяк крушит топором тонкую перегородку, чтобы добраться до вас? Мне — ничуть. Когда я была меньше, то пряталась под софой, упираясь затылком в её деревянные "рёбра". Или залезала в шкаф. А по вечерам в какое-то время стало привычным стоять на подоконнике окна, смотреть с высоты восьмого этажа на грохочущие трамваи под окном, и плакать… Я смотрела на огоньки, на окна и людей внизу и беззвучные рыдания буквально раздирали меня. Я хотела уехать, улететь. Чувствовала себя птицей в полете, как будто я стояла на огромном утесе, а внизу бушевало море. И мне стоило лишь взмахнуть крыльями…
7. БИТЬ НОГАМИ ПОД СТОЛОМ
Моя полуторагодовалая сестричка Аничка тогда еще только училась ходить. Она видела, как наш псевдо-отец избивал меня ногами. Я забилась под журнальный столик: тот, который без полочки из лакированных деревянных прутьев. Он пытался достать меня, восьмилетнюю, ногами получше, засандалить посильнее. А то и вытащить меня за руку оттуда — так как стол мешал размахнуться ногой как следует… Она — "папина любимица" и "доця" быстро проковыляла к нам на своих худых, коротких ножках и залепетала, что меня не надо бить. "Не бей Свету!!!!". Она едва умела говорить, а тут почти кричала от возмущения, протягивая ко мне свои ручки. До этого было не так просто любить её. Перед рождением Эн мне и в голову не приходило, что у меня может быть брат или сестра. Правда, когда мне было четыре, у моей подружки появился брат. И я подумала: "Может было бы здорово, если бы у нас тоже появился малыш?". Но потом это желание где-то потерялось. Оно не вязалось с тем что было. Было даже трудно представить, что в нашей семье возможно пополнение. Что кто-то из наших вообще хочет ребенка. Но мама хотела. Так появилась сестра.
8. ОБОРОТЕНЬ И МОИ ПОДРУЖКИ
Многие думают, что злых людей видно за километр. Но это не всегда так. Большинство плохишей имеют отличную репутацию. Маньяки-убийцы и насильники считаются прекрасными мужьями и отцами, пока правда о них не выйдет наружу. Вот и наш Бредди был оборотнем. Таким себе скрытым социопатом. Садистом, хотя мама предпочитала говорить, что "У него просто нервы больные". — "Ну да, нервы больные! У меня! — От жизни с ним!". А то, что у Бредди — называется по-другому. Я согласна, что не у всех жизнь складывается, как хочется. Не все имеют дружную и любящую семью и все остальное. Харе тут сопли распускать. Но и все же… я завидовала даже детям алкоголиков, которые посылали своих детей за бутылкой пива. Например Аллкин отец. Ну и что, что пьет. Зато он ее и пальцем не трогает! Этот же — никогда не пил, кроме праздников, и поддерживал хорошую спортивную форму. Для битья.
Теперь я расскажу, что такое, как по мне, социопат. Это когда тебя побьют табуреткой, треснут лбом об стенку, выкинут твой обед на пол, походят по нему ногами, наставят тебе синяков… А потом — оппа! Звонок! Подружка с верхнего этажа — Любка, Алка, или Ирка стоит на пороге.
И тут — обана! Преображение! "Усюсю-мусюсю. А кто это к нам пришел? Как поживаешь? Как папа с мамой?". Слащавая улыбка и приторный голос, слаще воздушной ваты — этого тошнотворного, пережжённого сахара. Добрый Дедушка Мороз, добрейший Дядя Стёпа, сияет лицом и готов быть лучшим другом — не для меня, разумеется, — а для моей подружки. Такой себе милый дядя из подворотни, с крокодильей улыбкой, у которого все мамы учат не брать конфетку. Мои подружки не знали, а я им не говорила, о том что происходило в нашей семье. Они улыбались в ответ, как воспитанные девочки, хлопали ресницами и делали глазки. Еще бы. Взрослый дядя уделяет им так много внимания. Это была не ревность: меня до рвоты тошнило от этих сцен. Не имея возможности сказать, что происходит, я должна была терпеть весь этот фарс, который происходил нарочно — чтобы позлить меня, довести до белого каления. Кому приятно, когда к твоим друзьям лезет твой самый заклятый враг, стремясь своей "дружбой" досадить тому, кого избил перед этим? Конечное, можно было уйти в свою комнату, но как правило дверь отворялась: ему что-то нужно на балконе… И его разговор с моей подругой продолжался. А маленький чайничек по имени Света закипал. И ведь даже при подруге не перебьешь его и не скажешь: "Мы тут заняты, папа, не мешай!". Чужое присутствие не мешало ему замахиваться и наказывать потом. Девчонки конечное чувствовали неладное, но особо не вникали. Их не учили грубить старшим. Дома принимать друзей было невозможно. Впрочем скоро их станет так мало, что это перестанет быть проблемой.
