Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств
Мне доставило труда не удержаться на этом, последнем штрихе; Т'иврел, тем временем, продолжал:
— Старший же брат (и мой родитель) тоже умер… не без помощи (правда, своей же собственной). Его подвела любовь к молоденьким красоткам. Сильно молоденьким. — Он скривился, но я чувствовала кожей, что история эта претерпела чересчур много пересказов, дабы всерьёз задевать его. — К несчастью для него, моя мать оказалась достаточно взрослой, чтобы забеременеть. Когда род её взбунтовался и потребовал объяснений, Декарта кончил дело казнью. — Проводник вздохнул и пожал плечами. — Нам, людям высокой крови, может сойти с рук многое, однако… законы есть законы. В конце концов, именно мы были теми, кто увязал и определил рамки возраста согласия. Единые рамки. Игнорировать собственные законы — преступление против Небесного Отца.
Хотела бы я спросить, с чего такая трепетная забота, если припомнить, что иные делишки Арамери мало волнуют Пресветлого Итемпаса; но вовремя придержала язык за зубами. Уж больно холодной иронией отдавал голос полукровки. Что тут ещё скажешь?
Оживившись, Т'иврел деловито вымерял мои размеры для новой одежды для портного, коему было назначено всего через четверть часа. (Скорость его работы заставила бы взревновать мою практичную бабушку.) Потом мне устроили короткую экскурсию; и пока мы тащились по коридорам дворца, выложенным (собственно, как и сам дворец) то ли белой слюдой, то ли перламутром, то ли ещё блестящим чем-то, чьего названия я не знала, бесконечная болтовня сенешаля успела изрядно поднадоесть.
Тогда-то я и перестала вслушиваться в его речи. Наверное, внимай я с должным уважением, почерпнула бы много ценного — важные персоны дворцовой иерархии, ключевые фигуры борьбы за власть, свежие и пикантные слухи, ну, и всё такое прочее. Однако ум мой ещё не пришёл в себя, слишком много невероятного навалилось сразу. Слишком многое следовало исчислить, взвесить и разобрать. И поскольку Т'иврел из проблем был самой малою, я со спокойной совестью пропускала его пышнословие мимо ушей.
Наверное, настроение моё (и невнимательность) не укрылись от него, но, похоже, что он не возражал, не подавая, во всяком случае, виду. Наконец мы добрались и до моих (новых) покоев. Громадные окна, от пола до потолка, тянулись вдоль одной из стен. Вид на город и мимохожую пастораль внизу — действительно, с Небес — захватывал дух. Я воззрилась вниз, приоткрыв рот от удивления (и непременно заработала бы нагоняй от матушки, буде она жива и здесь, со мною). Глазу людей не разглядеть, так высоко парил над землёю замок.
Тогда-то Т'иврел и сказал мне это (я почти отключилась, пытаясь переварить происходящее), и ему пришлось повторить:
— Это, — палец его коснулся отметины на лбу. Знака полумесяца.
— А? — не поняла я.
И он терпеливо повторил ещё раз, не выказывая ни малейшего признака раздражения. Испытывал ли он его вообще?
— Нам надо увидеться с Вирейном, ибо только он может нанести сигил, печать крови, на ваш лоб. Сейчас он, должно быть, уже освободился от дворцовых обязанностей. А потом, вечером, вы сможете отдохнуть.
— Но зачем?
Его взгляд в удивлении замер на мне на секунду.
— Разве ваша мать не поведала…
— Что именно?
— Энэфадех.
— Эн…э… что?
Нечто среднее между жалостью и ужасом отразилось на лице Т'иврела.
— Леди Киннет, обучая вас, умолчала об этом, верно? — Он продолжил прежде, чем ответ пришёл мне в голову. — Энэфадех — причина появления наших сигилов, леди Йин. Никому и ночи не пережить в Небесах без печати. Убийственное решение.
Я отставила покуда в сторону мысли насчёт непривычностей новоиспечённого титула, коим меня одарили.
— И в чём угроза, лорд Т'иврел?
Он поморщился.
— Просто Т'иврел, пожалуйста. Милорд повелел пометить вас знаком чистой крови. Теперь вы — дитя старшей фамильной линии. Я же — обычный полукровка.
Хмм, то ли я пропустила нечто важное, то ли это самое нечто так и осталось недосказанным. Весьма крупное нечто.
— Т'иврел, вы же понимаете, что сказанное вами — полная бессмыслица для меня.
— Может, и так. — Он нервно провёл рукой по волосам (выказывая наконец первый признак беспокойства). — Но объяснять, лишь терять время. А до закатной тильды менее часа.
Полагаю, ещё один из арамерийских законов, должных к соблюдению, понять бы ещё зачем.
— Хорошо, но… — Я нахмурилась. — Что же мой кучер? Он всё ещё ждёт во дворе.
— Ждёт?
— Я же не расчитывала здесь задерживаться.
Т'иврел шевельнул губами, будто бы желая высказать всё, что он по-настоящему думает, но сдержался, выговорив в конце концов:
— Не волнуйтесь. Его наградят за причинённые неудобства. Я пошлю кого-нибудь к нему. Его услуги вам больше не потребуются, у нас достаточно прислуги.
На этих-то я насмотрелась по дороге: безмолвные, во всём белом, фигуры, деловито и торопливо снующие по коридорам и залам Небес. Ещё подумала, мол, на редкость непрактичный цвет для уборщиков, впрочем, не мне, гостье, здесь распоряжаться. Однако твёрдо решила стоять на своём:
— Этот человек объездил со мной весь континент. — К горлу подкатил ком раздражения, но я старалась сдержаться. — И он, и лошади его порядком устали. Разве он не заслуживает хотя бы временного ночлега? Дайте ему один из этих ваших сигилов на ночь и проводите утром. Обычная вежливость и законы гостеприимства, только и всего.
— Лишь Арамери вправе носить кровную печать. Она нестираема.
— Лишь… — Меня озарило. — Хотите сказать, здешняя прислуга… родичи?
Взгляд, что мужчина бросил на меня, не был… горьким. Хотя, возможно, таким бы ему надлежало быть. Он же уже сам дал мне все искомые подсказки: ранг сенешаля, бродяга-папаша… Высокопоставленный слуга. Но слуга есть слуга. Арамери, как и я, но бастард, незаконорожденный, и родители его не были скреплены узами брака (а строжайшему Итемпасу не по нраву беззаконие). И отец его никогда не числился в фаворитах Декарты.
Будто читая мои мысли, Т'иврел сказал:
— Как и говорил милорд, леди Йин… долг всех потомков Шахар Арамери — служить. Так или иначе.
Слишком много недосказанного таилось в его словах. Сколько наших родичей, покинувших отчие края, возможно, прибивались сюда? И что, единственный их удел — чистить овощи да натирать полы шваброй? А сколькие родились здесь и никогда не покидали этих стен? Были ли те, кто пытался сбежать и что с ними сталось?
И мне стать одной из них, разделить судьбу Т'иврела? Навсегда? Отныне и вовеки?
