Наталья Егорова - Первый "Ё"
Вот так, да? Все иначе? Все по-новой?
А как же тогда давние свидания, Лидусины сияющие глаза, что смотрели из растрепанного букета так, словно он был единственным на земле мужчиной. А первая зарплата и купленные на нее моднющие брюки, что через неделю расползлись по шву? А шумная пьяная свадьба, а лидкин жаркий шепот в летней ночи, а мучительное ожидание в приемной роддома, а тяжелый кулек, из которого торчало сморщенное красное личико, и изумление с первым услышанным воплем младенца: мой сын?
Петькины первые шажки: иди-иди к папке скорей, прогулки по парку, утки, торопливо и жадно клюющие куски сладкой булки, Петька на карусели, Лидуся в новых фирменных сапогах: красотища какая, все девчонки обзавидуются, Новый год в детском саду, тещины пироги, они втроем на цветной фотографии, мороженое в маленькой кафешке, зоопарк: смотри, какие медведи, детсадовский выпускной, Петька плещется на мелководье, а Лидуся смотрит на них с берега и хохочет...
И это все тоже... иначе?
Вован глянул на небрежно размазанные по сини облака, на неподвижную воду в котловане, где в опрокинутом небе отражались сурепки с цикориями, на нахального воробья, что уже примерился склюнуть крошку от маковой булки прямо с ботинка. Грудь ему сдавило неповторимостью мига и сладко заныло под ложечкой, как в детстве, когда весь огромный мир распахивался навстречу из каждой росинки, или как позже, когда Петька младенцем сонно раскидывался в кроватке, и умилительно почмокивал губешками. Он улыбнулся широко и ласково небу, котловану, воробью и кикиморке и хлебнул теплого пьянящего зелья.
* * *
Солнце еще и не думало садиться, но подъездный сумрак ждал вечера. Неторопливо и спокойно Вован поднялся к облезлому подоконнику, пристроил на старое место шпротную пепельницу. Помедлил секунду и решительно поднялся к 52-й квартире.
Гуня отозвался тотчас же, будто так и караулил под дверью.
– Ты это, - Вовка смутился, не зная, как обратиться к домовому, - перебирайся к нам. Не больно-то тихо будет, конечно, но Лидка моя гадости вонючие не развешивает и чтоб пусто было не желает. А я тебе хлеб крошить буду. И молоко наливать. Ну и что там еще... Вот.
Гуня всплеснул маленькими ручками.
– Спасибо, дядь Вова! Это я с превеликим удовольствием. И дом держать буду! И привидений гонять! И тараканов! И муравьев! И не надо мне в блюдечко, я и по-человечески... И нитки буду распутывать! И... Ой, спасибо!
– Да ладно, - смутился тот еще больше, - привидения пусть себе летают. Глядишь, английский выучим...
Домовенок бросился в стену - собираться. Вовка спустился на курильный подоконник, ткнулся лбом в стекло, как на сцену, глядя во двор.
Тихо выбрался из квартиры Кефирыч, пристроился рядом. Третьим уселся со своей ароматной трубочкой как будто успокоенный Феофил: Вован не решился спрашивать, как обстоят дела с квартирой.
Подъехал хмыревский джип. Хозяин вышел, постоял нерешительно, опираясь на глянцевый бок и вертя в пальцах связку ключей. Нырнул в недра машины, выловил матовую квадратную бутыль, стопку пластмассовых стаканчиков. Одним махом взлетел к подъездному обществу.
Водка прозрачно разбулькнулась по стакашкам. Феофил прищурил глаз, и Хмырев, сам не заметив, налил лишнюю порцию.
– Что, продали квартиру-то?
Тот смущенно улыбнулся, и на миг сквозь напускной лоск глянул конопатый школьник Андрюха Хмырь - хулиган и задира, который классно вырезал из щепок кораблики.
– Да че-то стал барахло разбирать старое... альбом вот нашел с фотками еще с позапрошлого века, бабка хранила. Прапрадед мой, представительный мужик был - в мундире, борода такая... А потом, мебель же у меня - чистый антиквариат, одно зеркало чего стоит! Диванище такой - хоть спи, хоть телик гляди... Ну и...
Собеседники обменялись недоумевающими взглядами. Хмырев сам понял, насколько неубедительно звучит его речь, и рубанул воздух ладонью.
– Прогнал я, короче, клиента! Нефиг, - и добавил с чувством, - он лепнину с потолка спилить хотел!
И основательно хлебнул из стакашка.
– Ты слышь, Кефирыч, я там велик нашел старый свой, Митьке твоему как раз будет. А подрастет - вон Петька пусть гоняет, если тот раньше не развалится.
Дедок пожевал утухший окурок.
– Чего ж... Спасибо.
– А я сам тут ремонт сделаю - никаких пластмасс и стеклянный потолок к чертям, а то ж в Тушине квартиру обставил, такие бабки угрохал - офигеть, а ни в кресле развались, ни на стол чего поставь! Диз-зайнеры, блин! Тока пальцы кидать под тот дизайн, а жить-то невозможно! - подытожил не на шутку разошедшийся Хмырев. Запнулся и добавил, - Тихо здесь так, по утрам птички чирикают...
Скрипнула дверь кефирычевской квартиры, необычно тихая Настена свесилась через перила.
– Папка, куришь все? Гляди, весь обсыпался. Иди ужинать, я супу наварила, любимого твоего.
– С косточкой? - осведомился старик.
– С косточкой, - улыбнулась Настюха. - Я налила уж, стынет.
– Ну, я мигом, - Кефирыч торопливо затушил окурок, но дочь не уходила.
– Андрей Степаныч, вы бы тоже зашли, - теребя обесцвеченную кудельку, проворковала она. - А то вечно хот-догами всякими перекусываете, поужинали бы по-соседски, а?
Хмырев вроде бы смутился даже.
– Да ладно, беспокоиться-то... Да я привычный...
– Я и супу налила уже, - настаивала та.
– Ну, это... тогда ладно, щас я.
Оставшись вдвоем, Вован с Феофилом помолчали.
– Это вы его?.. Ну чтоб квартиру не продавал? - осторожно осведомился Вовка.
Феофил одновременно замотал лохматой головой, пожал плечами и странно глянул на Вована.
На площадку шариком выкатился Гуня, волоча древний сундук размером с комод.
– Хозяин, - позвал радостно, - мне как, устраиваться?
– Угу, - кивнул Вован и мгновенно представил тещу, охаживающую домовенка половником. Картинка получилась жалобная и, несмотря на собственные страхи, он поднялся с насиженного подоконника.
– Погоди... Я тоже домой.
Лампочка-шестидесятка честно освещала ободранные шахматные квадраты линолеума на полу. Стараясь не шуметь, Вован переобулся, заглянул в тоннель коридора. Гуня, войдя в квартиру, как испарился.
– Папка пришел! - радостно сообщил Петька, проносясь из одной комнаты в другую. Вышла Лидуся в пушистой желтой кофточке, на миг ткнулась носом мужу в плечо.
– Где был-то?
– Да так, - неопределенно ответил он, чмокая гладкий пробор.
– Есть иди. Мама борща наварила, - и, помедлив, выдохнула ласково. - Ох, Вовка-Вовка, горюшко ты мое...
Вован долго плескался в ванной - намывал руки чуть не по уши, оттягивая момент, когда придется глянуть ведьме в глаза. В кухню вплыл бочком и устроился на краешке табуретки, готовый и бежать, и обороняться сразу.
