Александр Важин - Властелины дорог
– Да уж, слишком догогой обошлась тады цена за дегева - два-тги бгевна - один тгуп Пиеговского вояки, - качал головой Том.
– А все оттого, что Сэмми не взяли. Его пузо баберы бы не пробили. Он бы сам всех разогнал, напужавши варваров, - сохраняя серьезное лицо добавлял Боняк.
– Тогда у меня еще не было пуза, - отвечал Сэмми, поглаживая объемное брюхо.
Шура слушал взрослых, и окружающий мир раздвигал для него свои пределы. Оказывалось, что мир не ограничивается Ковыльными Сопками и окружающими полями да виноградниками. Где-то там, в неясной дали, были другие провинции и другие страны, бушевали войны, жили короли и стояли храмы жрецов со странным прозвищем - технари.
Во время одной из таких посиделок Шура впервые услышал о Храме.
– …А над ними огромные мельницы возвышаются, - рассказывал зашедший к Дариану непоседа Бор.
– Пгезанятно, зачем им хлеб молоть-то? И так на наших хагчах живут. Все мы уплачиваем, да эти бездельники найты. Нашими деньгами, пСтом нашим загаботанными… - ворчал Том.
Шура не понимал, зачем кому-то нужны эти большущие домины и мельницы, если они ничего не сеют и не убирают. Точно, бездельники. Только откуда у них такие деньги?
А однажды к Дариану забрел один старый бездельник из тех, кто не работает на земле, а бродит по ней, прося милостыню. От него пахло, как от кучи свежего навоза, но пасечник почему-то любил принимать у себя бродяг, угощая их плодами своего труда.
Несмотря на отвратительный запах, Шура вскоре подсел поближе к старику. Уж очень захватывающими были его речи. Кряхтящим голосом тот поведал, что есть в Баделенде Большая Река. Что ведет она к Морю.
– А что такое Море? - не удержался от вопроса Шура.
Старик бубнил, жуя хлеб с медом.
– Если все ваши поля залить водой так, чтобы земли не осталось, и еще добавить много таких полей, тогда и получится Море.
Шура лишь молча удивлялся - как такое может быть?
Много дивного рассказывал старик. Что есть в мире места, где Солнце жжет немилосердно, и земли там нет, один сыпучий песок. А за северными лесами лежит край, где все - земля и холмы, кусты и чахлые деревья - все покрыто белым ковром. Словно великан-чародей рассыпал там множество белых куриных перьев. Перышки те непростые - если их принести даже в северные леса, то они чудесным образом превращаются в воду.
Как-то в один из дней, когда редкие тучи, набегая на Солнце, бросали на землю большие тени, Шура сидел на пасеке за вкопанным в землю столом и пером карябал буквы на толстом куске бумаги. Дариан неподалеку чинил сетку, что надобно надевать на лицо, когда мед качаешь. Сам пасечник ею уже давно не пользовался, его пчелы признавали и так. А Шуре предстояло вскоре постигать премудрости обращения с обитателями ульев. Для него и готовил сетку пасечник, "ученика" пчелы любили кусать, если он очень близко подбирался к их обиталищу.
Зачем Дариан заставляет его учить грамоту? Никто в Ковыльных Сопках не умеет писать, что вовсе не мешает выращивать хороший урожай. Землю надобно хорошо знать, а не буквы. Но пасечник зачем-то рассказывал Шуре, что есть разные языки, что их язык называется "англик". Есть еще и русик, на котором говорят где-то там. Странные, зачем говорить на другом языке, если и на таком все понятно?
Ни у кого в Ковыльных Сопках книг нет, а у пасечника есть. И где только он их взял, и бумагу еще эту? Шуре уже до смерти надоело царапать пером по желтоватым листам. Да вот только Дариан непреклонен: хочешь получить пасеку в наследство - учи грамоту. И все тут.
– А как писать: "мед - это жидкое сонце"? Правильно?
Глядя на небо сквозь изгрызенную вредной мышью сетку, Дариан поправлял:
– Не сонце, а солнце. И не забудь написать с большой буквы.
И едва Шура начал выводить "Солце", как на пасеку влетел запыхавшийся мальчуган лет девяти.
– Мотря… Мотря! - захлебывался мальчишка.
"Мать зовет, наверное. И чего так кричать? Припадочный ребенок…", - Шура в который раз перечеркнул злополучное "солце".
– Найты убили Мотрю! - наконец продышался хлопец.
"Шутка дурацкая", - мелькнуло у Шуры. Но раскрасневшийся мальчуган не походил на шутника, уж слишком был возбужден.
С пера на буквы сорвалась тучная капля.
Сердце вдруг екнуло от предчувствия чего-то нехорошего. Зловещего. "Что же случилось с матерью?" - билась мысль, пока они с Дарианом бежали следом за мелькающими босыми пятками парнишки.
Мать он увидел не сразу. Вздыбленная коляска грязно-белого мотоцикла была самой необычной деталью на обочине села. Тело грузного мужчины с порванным на груди кожаным комбинезоном валялось рядом с мотоциклом.
Второй раскинул руки неподалеку. Из его раскроенного горла уже не лилась кровь. Жухлая трава, на которой лежал найт, приобрела бурый оттенок.
Выцветшее синее платье матери Шура увидел самым последним. Руки раскинуты, из-под серого платка выбились русые волосы, лицо уткнулось в траву.
Он бросился к ней, перевернул и тряс неподвижное тело, всматриваясь в обескровленное лицо.
– Мамочка… мамочка, вставай… вставай. Это я, Шура.
Но мать не отзывалась. Знахарка тетка Датья, положила мозолистую руку ему на волосы.
– Сиротка… Ее уже не поднять.
Но Шура не слышал ее. Он все надеялся, что мать откроет глаза, что узнает его, скажет приветливое слово. Он вглядывался в родное лицо и не почти не слушал рассказ Барта и Тертия, которые видели случившееся.
– … два найта встретились. На одном мотоцикле двое. На другом - один. И как давай биться. А Мотря давай бежать с поля к селу. Мотоциклы ревуть, несутся быстро-быстро… один убил двоих… белый мотоцикл без седоков догнал и сбил Мотрю. Потом заглох. Один уехал… красный волк на черной коляске…
На похоронах Шуры не было.
Сколько он помнил, мать всегда была рядом. Заштопает разорванные штаны, будет сидеть у кровати, когда заболеешь, даст подзатыльник, если что-то натворишь.
Он не мог поверить, что матери больше нет. Не мог прощаться с ней. Не мог видеть, как родное тело засыплют землей.
Вместо этого он бессильно ревел, схоронившись среди зарослей в дальней балке. Пальцы остервенело рвали траву, ломая ногти, загребали плотную глину. Кровавая пелена застилала голубые глаза, и все вокруг - склоны балки, кусты, трава - все окрасилось багровым цветом. Перед глазами плыло и колыхалось пурпурное облако, алый туман заполонял голову.
Внезапно из этого марева выпрыгнул красный волк. Большая дикая собака, как рассказывали старики. Жили такие в тех краях, где обитали овцеводы.
Появившийся зверь злорадно скалил зубастую пасть, и Шура узнал его, хотя и никогда не видел. "…красный волк на черной коляске…" Это он сожрал мать! Зверь с мотоцикла умчавшегося найта.
