Пол Андерсон - Операция Хаос
— Хольгер Карлсен, — сказал он.
Старуха так и подпрыгнула, едва не перевернув котелок:
— Что ты сказал?!
— А что такого? — неужели его ищут? Неужели эта какая-то дикая околица в Германии? На всякой случай он вытащил из-за пояса кинжал: — Меня зовут Хольгер Карлсен! И что с того?
— Ох… да ничего такого, господин мой, — Герда отвернулась, потом вновь повернула к нему голову быстрый птичьим движением. — Вот разве что… И Хольгер, и Карл — имена достаточно громкие, сам знаешь, но я, честно тебе признаюсь, никогда не слышала, чтобы один из них был сыном другого[3], отцами их были Пепин и Готфрид, или вернее, Готфрид и Пепин, чтобы уж совсем точно… Однако король — в каком-то смысле отец своего вассала, и…
Чтобы прервать словоизвержение, Хольгер сказал:
— Я не имею никакого отношения ни к одному из этих джентльменов. Это чистая случайность, что меня зовут именно так.
Старуха словно бы расслабилась и наложила полную миску густого варева. Хольгер немедленно набросился на него, не забивая себе голову мыслями о яде или правилах гигиены. Старуха подала ему хлеб и сыр, которые он резал своим кинжалом и ел руками, налила кружку прекрасного пива. Много времени прошло, прежде чем он выпрямился, отдуваясь, и сказал:
— Спасибо. Ты мне спасла жизнь, или по крайней мере рассудок.
— Да что ты, господин мой, разве это яства для такого, как ты, кто наверняка с королями и герцогами за одним столом едал, менестрелей из Прованса слушал, их песни и острословье. Правда, и я хоть старая да неумелая, пыталась тебе потрафить…
— У вас прекрасное пиво, — сказал Хольгер. — Я и не знал, что есть такой великолепный сорт. Видимо… — он хотел сказать: «Видимо, как ни странно, ваша местная пивоварня до сих пор не пользуется вполне заслуженной славой», но старуха, хихикая, прервала его:
— Ох, благородный сэр Хольгер, ты наверняка рыцарь, может и не самого знатнейшего рода, но человек наблюдательный, сразу видно. Вмиг разгадал те безобидный штучки, на которые старая женщина вынуждена пускаться. Это верно, многие из подобных тебе негодуют на столь невинные заклятья, именуя их проделками Сатаны… Хотя, по правде говоря, в основе своей заклятья те ничуть не отличаются от деяний иных святых, творивших свои чудеса как для язычников, так и для христиан… но ты-то ведь знаешь, как часто тут, на пограничных землях, пользуются слабенькой магией — не выгоды ради и прибыли, а чтобы оборонить себя от сил Серединного Мира. И понимаешь ты в доброте своей, что несправедливостью было бы палить на костре безобидную старушку только за то, что она зачаровала немножко пива, дабы погреть свои старые кости в холодные ночи… В то время как хватает здесь сильных чернокнижников, что открыто пользует черную магию, и как на них все не падает…
«Она что, хочет сказать, что она ведьма? — подумал Хольгер. — А я, выходит, это сразу заметил? Что за болтовня? Что за скверный маскарад?»
Он не мешал ей тараторить — удивлялся языку, на котором она говорила. Это было весьма странное наречие (на котором он сам каким-то чудом изъяснялся свободно и обычно) — старофранцузский с большой примесью немецкого. Хольгер наверняка прочел бы книгу, написанную на этом языке — но с большим трудом. И никак не смог бы разговаривать на нем так, словно владел им с младенчества. Как получилось, что попав сюда — куда, о господи?! — он мгновенно научился гофрить на здешнем диалекте?
Он никогда не был большим любителем беллетристики, не читал научную фантастику — однако все сильнее склонялся к убеждению, что какое-то невероятное стечение обстоятельств перенесло его прямиком в прошлое. Эта хижина, эта старуха, что приняла его рыцарское одеяние, как нечто само собой разумеющееся, этот язык, эта бескрайняя чащоба… Но где же он? В Скандинавии на таком наречии нигде не говорили. Германия, Франция, Британия? Если он оказался в средневековье, что здесь делает лев? И как понимать мимоходом брошенную старухой реплику о жизни на границе магической страны Фаэр?
Нет, бессмысленно так гадать. Несколько прямых вопросов помогут ему больше.
— Мамаша Горда…
— Да, благородный господин? Слушаю. С каждой услугой, какую я тебе окажу, благодать придет в мой скромный домик… а потому ты уж только выскажи желания свои, а я в меру моих убогих силенок выполню все, что твоей душе угодно — она погладила кота, не отрывавшего глаз от Хольгера.
— Можешь ты мне сказать, какой нынче год?
— Ох, дивные ты вопросы задаешь, добрый рыцарь… все, должно быть, из-за твоей раненной головы, а рана эта, несомненно, полученная в славной битва с каким-нибудь ужасным троллем или великаном, чуточку замутила память благодетеля моего… Скажу тебе по правде, коли уж хочешь знать — такие расчеты нас давненько не трогают, да и со временем тут, у пределов мира, частенько случаются веща непостижимые…
— А что это за страна? Какое королевство?
— Право же, рыцарь мой ясный, ты задал вопрос, над которым множество ученых ломали себе головы, и множество воинов проламывали головы друг другу. Хе-хе-хе… Долгие годы пограничье наше было предметом раздора меж сынами человеческими и народом Среднего Мира, и войн случилось изрядно, и могучих чернокнижных поединков… одно могу тебе сказать — и Фаэр, и Святая Империя предъявляют на этот край свои права, во хозяина здесь как не было, так и нет… Однако права людей мне убедительней представляются, ведь люди живут тут постоянно, все новые проходят и поселяются… Однако, если рассудить, и сарацины права на эти земли заявить могут, потому что их Магомет сам был злым духом — по крайней мере, так христиане уверяют… Верно, Грималькин? — погладила она кота.
— Что ж… — Хольгер последним усилием старался держать себя в руках. — А где мне найти людей… христиан, скажем… которые мне помогут? Где тут самый ближний король, герцог, или кто-то в этом городе?
— Есть город, не столь уж далекий отсюда по людским меркам. Но должна тебя предупредить, что веющее от Фаэра чернокнижье дивным образом коверкает как расстояние, так и время… И бывает, что место, куда ты направляешься, по кажется тебе недалеким, а потому уплывает вдаль, в необозримые обширности, населенные опасностями… Сама земля и дорога, по которой ты ступаешь, изменяются вдруг…
— Поняла я, похоже, что тебе требуется. Хоть мои мысли частенько и заплетаются, как то бывает в старых головах, а Грималькин ужасно сообразительный, да говорить, бедняжка, не умеет, — есть все же способ и совет тебе подать, и раны твои залечить. Ты ведь не будешь против, светлый господин, если я чуточку магией воспользуюсь, белой магией, белой, пли уж серой в крайнем случае… будь я могучей чародейкой, как ты думаешь, ходила б я в этих лохмотьях, жила бы в этой развалюхе? О нет, золотой дворец был бы моим жилищем, и слуги бросались бы исполнять любое твое желание. Если б ты позволил, я призвала бы духа, маленького такого, слабенького такого… и уж он рассказал бы тебе то, что ты понял бы лучше меня…
