Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром
Берке аврины называли степных непарнокопытных животных. Берке стояли ближе к хищникам и не гнушались мясом и рыбой, хотя охотнее всего ели зерно и овощи. Их хвост, хотя и достаточно длинный, не был покрыт волосами до самого корня, а имел лишь кисточку на конце. Гривы берке не имели, зато имели тонкую, высоко поставленную, изящно выгнутую шею. Положение глаз, как и пищеварение, более всего говорило о родстве берке с хищниками, поскольку глаза у них располагались в двух пересекающихся плоскостях, как у хищников, а не в параллельных, как у травоядных, отчего зрение берке было бинокулярным.
Приручены берке были давно и использовались как вьючные и верховые животные. Их разводили также ради мяса и шкур, но не в такой степени, как гропалов. Берке были умными, хитрыми и своенравными животными и оттого часто бывали непокорны. В те времена, когда всадник управлял берке с помощью хлыста и команд, подаваемых голосом, совладать со строптивыми берке было очень непросто. Впоследствии были придуманы удила, продеваемые в дыру в щеке в углу рта. Теперь, если берке проявлял непослушание, достаточно было дернуть за повод, чтобы наставить его на путь истинный, потому что берке боялся дергать головой, чтобы не оторвать себе вместе с удилами полщеки. Удила делались раздельные на каждую щеку и покрывались толстым слоем позолоты, а то были и целиком золотые. Это делалось для того, чтобы они во рту не ржавели и не причиняли берке неудобств. Вставлялись удила подросшим жеребятам и оставались в щеке на всю жизнь. Снять их можно было, только перекусив проволоку, закреплявшую удило на щеке. Кстати, по удилам или хотя бы по дыркам от удил всегда можно было определить, дикий ли это берке или он когда-то был приручен. Те, кто занимался отловом диких берке, всегда обращали на это внимание и предпочитали отлавливать уже прирученных.
Но вернемся к Лио. Рассмотрев берке, он опять хотел выйти на улицу, но столкнулся в дверях с Грало. Тот всплеснул руками:
— Куда это ты навострил лыжи в такую рань?
Разумеется, Грало не ожидал ответа на свой вопрос, и тем не менее услышал в ответ:
— Хочу пройтись хоть куда-нибудь. Скукотища!
Толстые щеки Грало отвисли от удивления. Он схватил Лио за руку и потащил за собой, сказав:
— Сейчас прогуляешься!
Настоятель сидел в постели и протирал глаза. При виде влетевшего к нему в спальню Грало он зевнул и спросил:
— Чего это ты, братец Грало, мечешься с утра пораньше?
— А вот вы послушайте, отец Абакар! Вот этот вот, — Грало ткнул пальцем в Лио, — говорит! Он, говорит, хочет пройтись!
Грало возбужденно размахивал руками и то и дело переводил дух.
— Хм, интересно, — задумчиво сказал настоятель. — Спасибо, Грало, можешь идти. А ты, Лио, присаживайся.
Тут он спохватился: то, что все приняли за животное, могло оказаться кем угодно.
— Или, возможно, мне следует говорить вам «вы»? — сказал он уже без покровительственных ноток.
— Не знаю, — просто ответил Лио. — Как вам будет удобнее.
Норло перешел на привычное «ты» и продолжал:
— Расскажи мне о себе: кто ты, откуда, как попал к нам?
Лио подкатил глаза к потолку, помолчал с минуту и сказал:
— Кто я и куда иду, не знаю, а расскажу, что помню. Первое — это горы. Я лежал на вершине одной и смотрел, как встает солнце. Потом я спустился вниз и шел на восход, — день, второй, третий… Кругом был снег, камни, было очень холодно. Я часто падал и все время куда-то проваливался. Потом я увидел перед собой свет и шел на него. Вставало солнце. У меня подгибались ноги, и я стал ползти. Что-то черное навалилось на меня, и я снова куда-то провалился, а потом сразу оказался в большом зале, где сидели вы и еще другие. Тот… Грало… отвел меня в сарай. Пришли дети и очень много говорили. Я запомнил слова и многое другое из их разговора, чего назвать не могу. Теперь я говорю. Вот и все.
Норло слушал — и не знал, верить ему или нет. Получалось так, что Лио помнит себя с тех пор, как кончилась гроза, и пришел откуда-то оттуда. Настоятель вышел в другую комнату, взял из ящика шкафа подзорную трубу, прошел по коридору и поднялся по винтовой лестнице на дозорную башню, стоявшую посреди монастыря и выходившую окнами на все четыре стороны света. Подойдя к западному окну, он направил трубу вдаль. Долго искать ему не пришлось: от самой вершины горы Аскер шла вниз борозда в снегу, еще не совсем занесенная ветром, а дальше на восток вела цепочка следов. Похоже было на то, что кто-то перевалил через гору, поднявшись с западной стороны и спустившись с восточной. Но кто полезет на гору, если можно ее обойти? Да еще в такую грозу, когда расти там травинка — и ту бы сожгло. Хотя почему на вершине столько снега? Молнии обязательно расплавили бы его. Снегопада с тех пор не было, так откуда же взялся снег? Норло вернулся в глубокой задумчивости.
Лио сидел в той же позе, в какой оставил его настоятель, и смотрел в окно.
«Совсем как аврин! — невольно подумал Норло. — До чего же осмысленный взгляд… И какой редкий цвет… У большинства авринов глаза или карие, или желтые, или зеленые, а у этого — подумать только — синие! Был бы тут Эбас — сказал бы, что эти глаза цвета медного купороса. А какие ресницы! В жизни не видел таких ресниц: вполне годятся на то, чтобы обмахиваться в жару. А шерсть! Ну что это за шерсть — белая, да еще с каким-то непонятным оттенком. Уродец, одним словом. Правда, те два франта, что приезжали недавно из Уэрлериона, говорят — теперь такая мода. Но я им не верю: не бывает такой моды. И сами, как чучела: брови вымазаны углем, шерсть напудрена мукой, патлы свои завивают колечками, — и хотят, чтобы и остальные выглядели точно так же, расписывая, как это красиво. Одно у этого Лио хорошо: шерсть такая короткая и гладкая, словно полированная. А я вот к весне всегда облезаю…»
Норло словил себя на том, что начинает завидовать этому, как он его назвал, уродцу, который, тем не менее, идеально вписывался в последние требования моды. Справедливо решив, что зависть — не особенно плодотворное чувство, он придал своим мыслям иное направление. Неважно, откуда этот Лио появился, — важно, что его можно использовать.
Заложив руки за спину, Норло принялся ходить по комнате. Он пока смутно представлял себе, на что годится это странное существо, но что-то подсказывало ему, что из этого может получиться очень неплохая интрига.
— Скажи-ка мне, Лио, — начал он, — когда ты впервые увидел солнце, оно висело над самым горизонтом или уже поднялось над горами?
— Я открыл глаза в тот миг, когда блеснул первый луч, — ответил Лио. — Я видел уже четыре восхода и могу быть уверенным в своих словах.
