Мэгги Лерман - Цена всех вещей
— О, черт, — воскликнул я. — Ладно.
Она была совершенно не похожа на гекамистку. Не какая-нибудь древняя старуха, вроде тех, что выступали по телевизору, отстаивая права гекамистов. И не отталкивающая, странная колдунья из кино, дряхлая, горбатая и что-то бормочущая себе под нос. Образ тощей гекамистки без бюстгальтера, помешанной на природе, ей тоже не подходил. Я думал, молодых гекамистов вообще не осталось. Двадцать лет назад кучка гекамистов попыталась надуть правительство Франции, и теперь все супермаркеты и рестораны находились под постоянным надзором. Вступать в ковен практически везде стало нелегально, а те гекамисты, что остались, тихо сходили с ума и вымирали.
Все в жизни этой девушки было вне закона.
Она медленно пересчитала деньги, не глядя на меня.
— Ты ведь не станешь на меня доносить, не так ли? — намеренно равнодушно спросила она.
— О, определенно. Это опасно. Но у меня есть ручной брат — коп — так вот он готов умереть за то, чтобы арестовать несовершеннолетнюю гекамистку, мечтающую превратить всю бейсбольную команду школы в сексуальных рабов.
— Серьезно.
— Серьезно, я бы никогда не сделал ничего подобного. Я не пуританин, мне все равно, чем ты занимаешься. Это бизнес.
Гекамистка сложила пачку денег пополам и засунула их В карман куртки. Ее обжигающий взгляд слегка потеплел.
— Ты что-нибудь знаешь о гекаме?
— Нет. — Я ухмыльнулся. — Ты меня научишь?
— Если захочешь.
— Итак, как я понимаю, мы заключаем сделку?
Она кивнула, я отсалютовал ей и сделал шаг в сторону.
— Приятно иметь с тобой дело.
— Эхо, — сказала она. — Так меня зовут.
— Эхо. Увидимся завтра.
Я был уверен: она сделает то, о чем я ее попросил. И не только из-за денег. Она пикировалась со мной как человек, который делает то, о чем говорит, а говорит то, что думает.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что вляпался в большое дерьмо. Я думал, что весь мир должен вертеться вокруг меня. Стоило мысли появиться в моей голове, как я тут же бросался претворять ее в жизнь. Если я чего-то хотел, я это брал. Если реальность не соответствовала моим представлениям, то проблема была в реальности, а не во мне. В конце концов она обязана была подчиниться моим требованиям так же, как это сделала дочка гекамистки.
Я не понимал тогда. Все это время мне просто везло. Мир не вращается вокруг одного человека, даже если этот человек — Маркос Уотерс.
Следующим вечером Уин был мертв.
ЧАСТЬ II
ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ
4
Уин
Мое любимое воспоминание об Ари — это танец. И неудивительно. Не просто одно из ее выступлений, прекрасных и сложных, скульптурно вылепленных, а танец на выпускном балу. Мы встречались уже несколько месяцев, и она мне нравилась — это я понимал, — даже очень нравилась, но выпускной бал изменил все.
Все начиналось не слишком многообещающе. Костюм, найденный мамой в «Гудвилле», и самодельный букетик на корсаж платья, который моя сестра Кара сделала для Ари из розочек с соседского куста. Все это заставляло меня чувствовать себя каким-то самозванцем, мошенником, пытающимся с помощью лжи проложить себя путь в чужую жизнь. Я приписывал свое состояние черному облаку, которое накрыло меня в спортзале, однако правда была в том, что в этом облаке я пребывал уже несколько дней, а может, и недель.
(Может, даже всю жизнь. Сколько себя помню, на меня всегда давил какой-то тяжелый груз. Иногда он лишь слегка оттягивал чашу весов, а в другие дни оказывался тяжел, словно мешки с песком. Начало того дня было как раз «песочным».)
То, что Ари была моей девушкой, не помогало. Именно это казалось самым большим жульничеством в мире. Она была такая прекрасная, и талантливая, и сильная, и бла-бла-бла. Все это должно было бы меня в ней привлекать, но теперь, когда мы были вместе, напротив, удерживало на расстоянии. Я был обычнее обычного во всех смыслах. Я играл за шорт-стопа[1] (сносно) и на трубе (отвратительно). У меня имелись сестра и мать, которых я любил, хорошие отметки в школе и верные друзья. Но Ари была исключительной. Одна из лучших балерин страны. С трагическим прошлым. Яркая, точно часть шедевра, над которым художник трудился весь день, чтобы в конце торопливо намалевать меня где-то в уголке.
В тот знаменательный вечер, едва войдя в спортзал, Ари отыскала своих подруг и пошла танцевать. Маркос и я стояли в углу, передавая друг другу фляжку, прихваченную им на праздник.
— И кто тут самая горячая штучка? — спросил Маркос.
— Ари.
— Да ну? Ты серьезно?
— Я серьезно. Что ты имеешь против моей девушки?
Он закатил глаза.
— Ладно. Я перефразирую. Кто здесь самая горячая штучка, с которой я мог бы замутить?
— Серена Симонсен.
— Как быстро ты нашелся! Уверен, что не хочешь сам за ней приударить?
— Давай, чувак. Ты же знаешь, что я не стану.
Он отсалютовал фляжкой.
С противоположного конца зала я видел, как Ари танцует, и могу сказать, что она действительно старалась держаться свободно — не отсчитывать в уме такты, не контролировать каждый поворот. Она хотела выглядеть так же, как все остальные нормальные люди. Я знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, о чем она думает. Это факт. И мысль об этом болью отозвалась у меня под ребрами. Мне вдруг стало жаль Маркоса, который считает, будто быть пай-мальчиком просто ужасно.
— Как насчет Кей Чарпал? — спросил я, заметив ее рядом с Ари.
Маркос покачал головой:
— Франкенштейн под прикрытием.
— Да половина девчонок здесь пользовались заклятием красоты. И кому какое дело?
— Большинство из них и до этого выглядели ничего. Ты помнишь прежнее лицо Кей… — Он скривился.
— Какая же ты задница.
— Я честный человек. Не моя вина, если люди не в силах вынести правду.
— Я бы предложил Диану, но Ари меня потом прибьет.
— Плюс я предпочитаю поменьше личного. — Он рассмеялся и посмотрел на часы.
— О нет! — воскликнул я.
— Что? — Он широко распахнул глаза, словно пытаясь выглядеть самой невинностью.
— Пожалуйста, скажи, что у тебя нет никакого коварного плана.
Маркос ухмыльнулся:
— Я должен поддерживать семейную репутацию.
Старшие братья Маркоса многие годы рассказывали нам о своих проделках на выпускном балу. Брайан привел козу в смокинге в качестве своей «девушки», Дев приделал к баскетбольному кольцу лазерный проектор, который высвечивал на одной из стен всякие ругательства, а Кэл поменял всю музыку на «Эй-би-си» группы «Джексон файв».
