Михаил Белозеров - Месть самураев
– К этому… который нас кормит… Бугэй…
– Хоп! Смотри, не болтай лишнего.
– Ну-у-у… – отделался Язаки и пошел, покачиваясь, как бывалый матрос, потому что как раз в это мгновение в борт джонки ударила волна и брызги: 'Шу-х-х-х…', блеснув на солнце, как горсть бриллиантов, накрыли палубу.
Натабура с Афра в миг промокли. Натабура шмыгнул в каюту вытереться, а Афра встряхнулся и улегся снова, поплотнее свернувшись в кольцо. Ему тоже нравился свежий воздух, который напоминал о горах страны Чу, где он родился. Кто-то из матросов решил, что он спит, и подошел необдуманно близко. 'Р-р-р…' – заворчал Афра и показал огромные, как танто, клыки. Шерсть на загривке у него стала дыбом. С чужими он вообще не церемонился.
– Все, все, хорошая ину… – испугался матрос, прижимаясь к борту.
Ну и отлично, подумал Афра, прикрывая глаза.
***
Бугэй сидел на пороге кухни и ощипывал курицу.
– Ты таквай любишь?
– Таквай?… Люблю… – самоуверенно заявил Язаки. – А что? – он быстро огляделся в предвкушении яств, но кроме привычных чашек и кастрюль, пары куриных тушек, связок лука, перца и чеснока, да белой и красной редьки в корзине ничего не обнаружил. Да и не пахло ничем особенным, разве что лечебным сакэ. Но сакэ Язаки не признавал – горько и невкусно. Почему его так любит капитан?
– А съешь? – Бугэй посмотрел на него так, словно видел впервые, и в его глазах промелькнуло насмешливое любопытство.
– Конечно, – не заметив подвоха, беспечно ответил Язаки, от нетерпения поерзав на циновке. – Давай сюда, я все съем. Я голоден, как сто тигров. А мои любимые васаби на курином бульоне есть?
Он подумал, что таквай – это каша или суп из тех, которыми Бугэй их регулярно потчевал.
– Васаби на курином бульоне нет, а таквай есть, – Бугэй, ухмыляясь, вытер руки о штаны и протянул небольшую пиалу.
Язаки в нетерпении открыл крышку. Под ней сидел бэй – осьминог, мерзкий и скользкий. У них в деревне Вакаса, в стране Чу, которой больше не существовало, осьминог считался двоюродным братом каппа, поэтому их уничтожали любыми способами, в том числе и ели сырыми. Бэй увидел свет и попробовал уползти.
– Куда?! – Бугэй запихнул его в чашку. – Будешь?
Язаки понял, что это проверка на характер, и решил схитрить.
– Буду, – загреб осьминога ладонью, сунул в рот и быстро проглотил.
Осьминог отчаянно сопротивлялся, цепляясь за язык и десны, присосался изнутри к губе и некоторое время шевелился в животе, потом затих. Бугэй внимательно наблюдал за Язаки. Если бы он знал, что Язаки в детстве ловил бэй десятками между камнями и ел, он бы страшно разочаровался – шутка не удалось.
– Ты мне нравишься, – признался Бугэй, обнимая Язаки за плечи. – Мы с тобой как братья. Боцман Дзидзо о том же говорит: 'Не может быть, чтобы вы не были братьями. Оба обжоры'. Ха-ха-ха…
– Знаешь, сколько я натерпелся, – пожаловался Язаки. Он давно понял, как надо разжалобить человека. – В горах, кроме корешков из гнезд земляных белок, мы ничего не ели.
– Уж как я тебя понимаю, – прослезился Бугэй, – сам не доедаю на этой посудине. Капитан – скряга.
– А больше ничего нет? – спросил Язаки, не слушая Бугэй, и на всякий случай добавил: – Только не бэй.
– Каша с рыбой, – предложил Бугэй.
– Давай кашу.
Бугэй посмотрел, как его друг уминает угощение за обе щеки, и вдруг расчувствовался:
– А меня бьют…
– Поделом, наверное? – равнодушно заметил Язаки, облизывая грязные пальцы.
– Поделом, – согласился Бугэй. – Хозяин плохой. Горячится. Вот и против вас что-то задумал.
– А что против нас?… Мы люди божьи…
– А что везете?
– Книги…
– Книги?… – не поверил Бугэй.
– Книги и свитки, – между делом подтвердил Язаки, мысли которого были направлены исключительно на еду.
В глубине души он сам их презирал: тратить деньги и силы на то, что несъедобно, по его мнению, было весьма неразумно. Но Богов, хонки и всякую нечисть одинаково боялся, на всякий случай горячо молился перед сном и носил в карманах дольки чеснока.
– Ладно… – Бугэй сделал вид, что друг говорит правду. – Ты все равно своему учителю скажи…
– А что сказать?
– Что капитан задумал.
– А что задумал?
– Не знаю, – пожал плечами Бугэй.
– Хорошо, скажу. А больше ничего нет? – Язаки по привычке шмыгнул носом, а потом тонко рыгнул.
– Нет, друг мой, команду еще кормить надо.
– Тогда я пошел, – поддерживая живот двумя руками, Язаки поднялся. – Ох-х-х… Ох-х-х… – Он вспомнил, что ни с кем ни о чем нельзя болтать. Хорошо, Натабура предупредил. – Ох-х-х… Ох-х-х…
– Приходи вечером, – сказал Бугэй.
– Приду, – просто ответил Язаки, ступил на палубу и тут же обо всем забыл.
Живот был полным, а на душе царил покой. Правда, дышать было трудно. Завалюсь спать, решил Язаки. Утро вечера мудренее.
***
К вечеру третьего дня на горизонте показалась Бисайя. Над его вершинами висели тучи, предвещая непогоду. Всю ночь джонка 'Кибунэ-мару' дрейфовала на плавучем якоре. Однако утро выдалось солнечным, хотя северный ветер, переваливая через горы Аюшанэ, разогнал крутую волну, и кантё Гампэй спешил укрыться в Такао, чтобы принять в трюм бочонки с вином, кувшины с джутовым маслом, а также экзотические фрукты для Яшмового императорского дворца. Команда взялась за паруса, и через коку джонка 'Кибунэ-мару', подгоняемая прибоем, влетела в бухту и пришвартовалась к хлипкой пристани на кривых ножках. Меж зеленых холмов, как змея, вилась река, неся в залив мутные воды гор. Домишки с покатыми крышами лепились один к другому. Облезлая кровля храма Сюбогэн проглядывала в центре городишки.
– Даже если они что-то задумали, на судне не тронут, – сказал Акинобу за едой, обращаясь ко всем и улыбаясь, как всегда мудро и одновременно грустно. – Проблем много. Не тронут. Скорее всего, нападут, когда мы будем подходить к Нихон. А пока посетим местные горячие источники – сан-суй, сменим одежду и отдохнем. Что-то мне подсказывает, что у нас сегодня будет хороший день, – и выглянул в окошко, за которым действительно сияло солнце.
Натабура выглянул тоже, он хотел возразить. Действительно, небо было голубым, веселым и прочерченным в вышине длинными, тонкими облаками. Но имелся повод сомневаться в знаках хорошей погоды. Рано утром, когда Юка и Афра тихо сопели каждый в своем углу, он вошел в состояние мусина и увидел кровь, точнее – кровь с водой. Это странное сочетание говорило о неизменности судьбы, о том, что они не переломили ее, сев на эту джонку. И дело не в выборе морского пути. Просто четвертое путешествие в Тибет оказалось неудачным. Как известно, цифра четыре не благоприятствует большим делам. Причину они не смогли узнать даже у божественной кудзэ в храме Киемидзу, словно сама Богиня зла Каннон не хотела открывать секреты своих козней. Не помог даже Ямба – дух-предсказатель, обитающий в Мико, древнем лабиринте пещер Асио. Лишь в Лхасе им намекнули на некое влиятельное лицо, которое находилось не где-нибудь, а в Нихон. И больше ничего. На краю земли жили еще знаменитые юй, дающие гика – всю полноту знание о жизни, а не об отдельных ее частях. К сожалению, добраться до юй труднее, чем попасть в Лхасу. Поэтому после получения всех предсказаний еще осталось нечто скрытое, и эту последнюю завесу никто не мог приподнять. Если это месть Богини зла Каннон за соединение Миров, то мы заранее проиграем, вздохнул Натабура, ибо нет ничего бессмысленнее, чем связываться с Богами. Те редко снисходят до смертных, у них свои проблемы, которым тысячи лет, хотя Боги Богам рознь и некоторые из них вполне человечны. То же самый рыжий Бог Ван Чжи, которого я зарубил. Ван Чжи ходил по Земле и по велению других Богов убивал людей. Но теперь Боги не вмешиваются в человеческие дела. Чего же мы боимся? Так уговаривал он себя, но на душе было неспокойно. Юка – что происходит с ней? Он посмотрел на нее и улыбнулся, и она готова была ответить привычной улыбкой, но вдруг, словно что-то вспомнила, сжала губы и отвернулась. Ссоры как таковой не было, но не было и прежнего согласия, словно едва заметное непонимание, как трещина, возникло между ними.
