Евгений Лукин - Тупапау, или Сказка о злой жене
— А ты не виляй, — подначил Лева.
— Хорошо. Пожалуйста. В данный момент я, например, осваиваю технику татуировки акульим зубом. Если это тебя так интересует.
Лева перестал улыбаться.
— Ты что, серьезно?
— Левушка, это искусство. Кстати, кое-кто уже сейчас набивается ко мне в клиенты…
Его перебил Толик.
— Нет, кому я завидую, так это Таароа, — признался он с горечью. — Полсотни человек под началом, а? И каких! Все здоровые, умелые, дисциплинированные… А тут послал бог трех обормотов! Этого из-под зонтика не вытащишь, другой целыми днями на Сыром пляже формулы рисует…
— А я? — обиженно напомнил Лева.
— А ты яхту на рифы посадил!
Последовало неловкое молчание.
— Мужики! — сказал Федор Сидоров, откровенно меняя тему. — А знаете, почему племя Таароа не селится на нашем острове? Из-за тупапау.
— Из-за Натальи? — поразился Лева.
— Да нет! Из-за настоящих тупапау. Мужики, это феноменально! Оказывается, наш остров кишмя кишит тупапау. Таароа — и тот, пока мне позировал, весь извертелся. Вы, говорит, сами скоро отсюда сбежите. Тупапау человека в покое не оставят. Вон, говорит, видишь, заросли шевельнулись? Так это они.
— Не знаю, не встречал, — буркнул Толик, поднимаясь. — Не иначе их Наталья распугала…
7
В деревне было пусто. Проходя мимо своей крытой пальмовыми листьями резиденции, Толик раздраженно покосился на установленную перед входом медную проволоку. Ее петли и вывихи успели изрядно потускнеть за месяц, но в целом выглядели все так же дико.
Сколько бы вышло полезных в хозяйстве вещей, распили он ее на части… Нельзя. И не потому, что Валентин заклинал не трогать этот «слепок с события», изучив который, якобы можно обосновать теоретически то, что стряслось с ними на практике месяц назад. И не потому, что Федор Сидоров узрел в ней гениальную композицию («Это Хосе Ривера, мужики! Хосе де Ривера!»). И уж тем более не из-за Натальи, ляпнувшей однажды, что «скульптура» придает побережью некий шарм.
Нет, причина была гораздо глубже и серьезнее. Племя Таароа приняло перекошенную медную спираль за божество пришельцев, и отпилить теперь кусок от проволоки-хранительницы было бы весьма рискованным поступком.
Толик вздохнул и, поправив одну из желтеньких тряпочек, означающих, что прикосновение к святыне грозит немедленной гибелью, двинулся в сторону баньяна, откуда давно уже плыл теплый ароматный дымок.
Сосредоточенная Галка, шелестя местной юбочкой из коры пандануса, надетой поверх купальника, колдовала над очажной ямой.
— А где Тупапау? — спросил Толик.
Галка сердито махнула обугленным на конце колышком в сторону пальмовой рощи.
— Пасет…
— Чего-чего делает? — не понял Толик.
— Теоретика своего пасет! — раздраженно бросила Галка. — Вдруг он не формулы там рисует! Вдруг у него там свидание назначено! С голой туземкой!
— Вот дуреха-то! — в сердцах сказал Толик. — Ну ничего-ничего… Найду — за шкирку приволоку!
— Слушай, вождь! — Опасно покачивая колышком, Галка подступила к Толику вплотную. — Мне таких помощниц не надо! Сто лет мне снились такие помощницы! Я тебе серьезно говорю: если она еще раз начнет про свои страдания — я ей по голове дам этой вот кочережкой!
— Да ладно, ладно тебе, — хмурясь и отводя глаза, буркнул Толик. — Сказал же: найду и приведу…
И, круто повернувшись, размашистой петровской походкой устремился к Сырому пляжу.
8
Полукруг влажного песка размером с волейбольную площадку играл для Валентина роль грифельной доски. А роль фанатичной уборщицы с мокрой тряпкой играл прилив, дважды в сутки аккуратно смывающий Валентиновы выкладки.
Иными словами, вся эта кабалистика, покрывающая Сырой пляж, была нарисована сегодня.
Толик спрыгнул с обрывчика и, осторожно переступая через формулы, подошел к другу.
— Ну, как диссертация?
Шутка была недельной давности. Придумал ее, конечно, Лева.
При звуках человеческого голоса Валентин вздрогнул.
— А, это ты…
А вот ему борода шла. Если у Левы она выросла слишком низко, а у Толика слишком высоко, то Валентину она пришлась тютелька в тютельку. Наконец-то в его внешности действительно появилось что-то от ученого, правда, от ученого античности.
На нем была «рура» — этакая простыня из тапы[5] с прорезью для головы, а в руке он держал тростинку. Вылитый Архимед, если бы не головной убор из носового платка, завязанного по углам на узелки.
— На обед пора, — заметил Толик, разглядывая сложную до паукообразности формулу. — Слушай, где я это мог видеть?
— Такого бреда ты нигде не мог видеть! — И раздосадованный Валентин крест-накрест перечеркнул формулу тростинкой.
Тупапау, то бишь Натальи, нигде не наблюдалось. Толик зорко оглядел окрестности и снова повернулся к Валентину.
— Да нет, точно где-то видел, — сказал он. — А почему бред?
— Да вот попробовал описать то, что с нами произошло, одним уравнением… Ну и, конечно, потребовался минус в подкоренном выражении.
Толик с уважением посмотрел на формулу.
— А что, минус нельзя… в подкоренном?
— Нельзя, — безжалостно сказал Валентин. — Теория относительности не позволяет.
— Вспомнил! — обрадовался вдруг Толик. — На празднике в деревне — вот где я это видел! Там у них жертвенный столб, поросят под ним душат… Так вот колдун под этим самым столбом нарисовал в точности такую штуковину.
— Какой колдун? — встревожился Валентин. — Как выглядит? В перьях?
— Ну да… Маска у него, татуировка…
— Он за мной шпионит, — пожаловался Валентин. — Вчера прихожу после ужина, а он уравнение на дощечку перецарапывает…
Определенно, Вальку пора было спасать. Переправить его, что ли, на пару недель к Таароа? Поживет, придет в себя… Гостей там любят… А Наталье сказать: сбежал. Построил плот и сбежал.
— Эйнштейн здесь нужен, — ни с того ни с сего уныло признался Валентин. — Ландау здесь нужен. А я — ну что я могу?..
— Слушай, — не выдержал Толик, — да пошли ты ее к черту!
— Да я уж и сам так думал…
— А что тут думать? У тебя просто выхода другого нет!
— Знаешь, а ты прав. — Голос Валентина внезапно окреп, налился отвагой. — Она же меня, подлая, по рукам и по ногам связала!
— Валька! — закричал Толик. — Я целый месяц ждал, когда ты так скажешь!
— А что? — храбрился Валентин. — Да на нее теперь вообще можно внимания не обращать!
— Ну наконец-то! — Толик звучно двинул его раскрытой ладонью в плечо. — А то ведь смотреть страшно, как ты тут горбатишься!
