Сергей Юрьев - Хрустальная колыбель
— И ещё ты должен вернуться, чтобы рассказать мне обо всём, что увидишь и услышишь.
— Клянусь, что вернусь к своему вождю, Алсе, сыну Остура, если, конечно, меня до этого кто-нибудь не убьет и он останется жив ко времени моего возвращения…
Вождь криво улыбнулся, но ничего не сказал, глядя, как капли крови одна за другой с шипением погружаются в пламя.
— А теперь иди, Ойван, сын Увита. — Вождь легко поднялся на ноги и затолкал ему за пояс кошель с серебром. — Кинжал оставь себе. Служитель ждет тебя в Молчащем урочище, лошади и припасы уже там. И смотри, чтобы никто из волхвов не заметил, куда ты направился…
Вот так… Был человек — и нет человека. Стоит только отойти на пол-лиги от становища, и, даже если весь род поднимется и бросится с факелами в лес, искать одинокого странника — дело безнадежное, если, конечно, не знаешь точно, куда он направился.
Из-под ног с шумом выпорхнула разбуженная куропатка, качнулись ветки над головой, и снова наступила тишина. Нет, всё-таки одному в ночном лесу страшновато, даже теперь, когда нечисть повывелась. Хорошо хоть, ночи в конце месяца Цветня уже не так длинны, и до Молчащего урочища, о котором ходила дурная слава, можно добраться лишь к рассвету.
Всё-таки почему вождь доверился именно ему? И почему из всего этого надо делать такую тайну? Люди лесов всегда старались не ссориться с богами, даже с чужими, даже с теми, которые не принимают жертв, а значит, непонятно чего хотят… Служители каменного храма, жрецы безымянного бога, которого никто никогда не видел, нередко приходили в эти леса, и никто не чинил им препятствий, если при них не было оружия. Почему же теперь загадочный странник, о котором говорил вождь, должен крадучись пробираться через земли саабов, самого мирного народа, если его не трогать?
Ойван вспомнил старика, того, что учил его грамоте, когда он был рабом эллора, который вечно пропадал то в походах, то в замке у своего лорда… Вождю, наверное, любопытно было бы узнать, что он, Ойван, сын Увита, не сбежал из плена, а был отпущен. Тот старик однажды ночью привел его в кузню и приказал положить подбородок на наковальню, а потом ловко и неторопливо сбил зубилом и молотком заклепки с медного ошейника. Он тоже был Служителем, этот старик… И было совершенно непонятно, почему он начал учить письму молодого варвара, который и годился-то только в водоносы, и почему отпустил его потом. Сказал только, что, мол, Служителей ведет Откровение… Какое Откровение?
Зеус, повелитель молний, судия над богами и душами умерших… Геккор, владыка ветров — ни одна травинка не шелохнется без его ведома… Аспар, угрюмый повелитель подземного царства, где нет ни надежды, ни радости… Ярис, ликующий, когда льется кровь и огонь пожирает селения… Гейра, хозяйка блаженства и смерти, являвшаяся во плоти… Иблит, воплощенный ужас, от которого нет спасения, если душа прикоснулась к нему… Хлоя, хранящая на дне Великих Вод несметные сокровища… Морх, которого уже нет, и потому с ним встретится лицом к лицу всякий, кого тоже не станет…
Ойван вдруг заметил, что идолы вспоминаются ему в том порядке, в котором их называл волхв перед жертвенником, и вообще не надо бы о них думать сейчас, когда под ногами стелется предутренний туман, когда все тени слились воедино.
Откровение… Значит, тому престарелому Служителю что-то нашептал его невидимый бог, которого нельзя даже попросить о чем-нибудь, потому что никто не знает его имени. И, может быть, это что-то начинается именно сейчас.
Если он, Ойван, сын Увита, будет помогать Служителю, значит, он исполнит волю безымянного бога, и все те, чьи имена он знает, могут ополчиться против него, а это означает верную мучительную смерть или что-то пострашнее смерти. Но если вождь сказал, значит, это угодно Ушедшим, а они тоже сильны. В конце концов, тот, кто стремится угодить всем, рано или поздно остается в одиночестве против всех. Если не можешь выбрать себе покровителя, надейся на себя самого — колчан полон стрел, а пояс приятно оттягивает кинжал в серебряных ножнах, подарок вождя. Щедрый подарок… Лучше уж о нем думать, а не об идолах, которыми только детей на ночь пугать, чтобы спали крепче.
До восточного Холма верхом добираться три дюжины дней, не меньше, и то, если эссы не будут преград чинить… А потом? Интересно, что там за Служитель… Поди, пройдет всю дорогу молчком — они, по слухам, до разговоров не сильно охочи… Интересно, вздремнуть поутру хоть немного удастся или сразу топать придется… Хотя нет, топать не придется вообще — там лошади есть, Алса говорил…
Протяжный вопль, пронесшийся над вершинами ельника, прогнал надвигающийся сон. Ни зверь, ни птица не могли кричать так тягостно и пронзительно, разве что птица Сири, которую никто из живущих не видел и не слышал. Ойван сдернул с плеча лук, но тут же вернул его на место и положил ладонь на рукоять кинжала. Стрелять в темноте было делом безнадежным, да и в кого стрелять… Если зверь — не посмеет к человеку приблизиться, если дух — стреляй не стреляй — ему всё равно. А если нечисть вернулась? Но об этом лучше было не думать…
Теперь справа был глубокий овраг с крутым склоном, уходящим в кромешную темноту, а слева громоздился невысокий скальный выступ. Значит, он шел быстрее, чем ему казалось. Вот она, тропа, ведущая в урочище, странное место, окруженное со всех сторон гранитными глыбами, где почему-то не поют птицы и не выпадает утренняя роса. Молчащее урочище. Вот и молчало бы… Можно было выбрать расселину меж двумя валунами и затаиться до света, но оставаться в неподвижности, прислушиваясь ко всякому шороху, было страшнее, чем идти дальше.
А почему Служитель назначил встречу именно здесь? Лес большой, мест глухих — хоть отбавляй, а ему здесь приспичило. Может, он так решил будущего спутника испытать? А может, и нет там никого…
Ветер донес слабый запах костра.
Зеус, Геккор, Аспар, не к ночи бы вас… Оттуда, куда он шел, донесся истошный рев и послышались удары — как будто металл вонзался в кость. Дикие вопли сменял зубовный скрежет, а потом яркая голубая вспышка поглотила все звуки. Ойван с трудом сдержался, чтобы не припустить обратно — туда, откуда пришел. Но вождь, помнится, говорил, что жизнь этого Служителя нужно оберегать больше, чем свою… Или не вождь это говорил, а оберегать всё равно надо…
Решив, что страшнее неизвестности всё равно ничего быть не может, а вернуться он всё равно себе не позволит, Ойван двинулся вперед. Тем более что рев и скрежет стихли, а небо успело слегка посветлеть. Он старался шагать бесшумно, но в той тишине, не нарушаемой даже пением птиц, обычном в предутреннем лесу, трудно было не расслышать собственных шагов.
