Олег Верещагин - Garaf
Тот удар (не последний, кстати) Фередир простил давным–давно. За три года он, казалось, научился понимать Эйнора. Но временами рыцарь ставил оруженосца в тупик. Просто в тупик. Или словом. Или жестом. Или просто взглядом… Кто–то из старших воинов сказал как–то: «Чему ты удивляешься, парень? Он — ЧИСТОКРОВНЫЙ…» И тоже ничего не объяснил.
Впрочем, эти мысли сейчас недолго занимали оруженосца. Он посмотрел на вершины дубов, облизнул губы от дождевых капель и спросил:
— Эйнор, как ты думаешь — а кто такой Ангма…
Рыцарь, не глядя, прихлопнул его губы ладонью:
— Не называй его. Тем более — так близко от границ. Говори просто — Он или Чёрный Повелитель.
— А что, Он… — Фередир огляделся. — Он может тут появиться?!
Фередир засмеялся:
— Ну конечно… С крыльями, как у Турингвэтиль из древних времён… Нет, конечно, Фередир. Ему наши с тобой дела слишком мелки. Но вот щёлкнуть в нашу сторону пальцами он и впрямь может озаботиться. И налетим мы и правда на шайку орков. Или ещё что случится.
— То есть, докричаться до Него напрямую невозможно? — уточнил Фередир. Эйнор странновато посмотрел на младшего:
— Да нет. Можно. Почему нельзя. Он ведь был когда–то человеком. Нуменорцем, как я. Но стоит ли его звать?
— А что же Валары? — Фередир опять посмотрел в небо. — Наши предки ничем не провинились перед ними. Разве они не видят, как пустеют наши земли, как нас теснят враги? Когда ты обращаешься к Эру, о чём ты его просишь, Эйнор?
— Я ни о чём его не прошу, — пожал плечами под плащом юный рыцарь. — Я просто говорю с ним, чтобы Эру знал: я верю в его благость и мудрость, я приму то, что он пошлёт. А просить… Просить у Эру — всё равно что торговаться с собственной совестью.
— Значит, Эру не может нам помочь… — задумчиво протянул Фередир. И увидел построжавшие глаза Эйнора. Рыцарь раздельно проговорил:
— Эру — Творец. Он создал нас и дал нам волю, разум и совесть. Чего ты хочешь ещё, Фередир сын Фаэла? И что ещё нужно человеку? — подумав. Он добавил: — Среди нас, Людей Запада, было немало тех, кто продавал себя Злу. И зло им помогало, наделяло страшным могуществом. Ты и сам знаешь историю нашего народа. Но, когда против таких «могущественных» со всей решимостью и верой выступали отважные люди — зло всегда бросало своих. Всегда. Властелин зла — лжец и предатель, а те, кто служит ему в надежде на его силу — лишь его орудия. И я не знаю ни одного из них, чью смерть можно было бы назвать достойной.
— Достойная смерть… — пробормотал Фередир. Эйнор кивнул:
— Умереть в старости в постели, среди скорбящих родичей и слуг, поняв в последний миг, что тебе нечего стыдиться в прожитом — достойно. Умереть в бою, среди сверкания клинков и боевых кличей, сжимая в руке меч и видя, как вьются в небе наши стяги — достойно. Никто из продавшихся злу не умер так. Для них смерть была бесконечным ужасом и бездной страдания. Как для наших несчастных предков в последние годы Нуменора…
— Мы победим, Эйнор? — требовательно спросил Фередир. — Ответь. Я не говорю — сейчас. Может быть, через сто лет. Через тысячу лет. Мы ведь победим?
— Конечно, — кивнул Эйнор. — Чёрный Повелитель падёт. Падёт и его господин. А будем ли при этом мы — да так ли важно, дружище?
Он стукнул оруженосца по плечу перчаткой и понукнул коня.
Дальше ехали молча.
Он не знает, как я его люблю, думал Фередир. Больше своих братьев, больше своего отца. Он самый храбрый и самый умный среди всех рыцарей Кардолана. Пусть он прикажет — и я брошусь на меч. На тысячу врагов. Поеду в Ангмар один и вызову на поединок Чёрного Повелителя. И ничего не испугаюсь…
— Впереди и чуть справа — человек. За кустами, — негромко сказал Эйнор. Фередир почувствовал, что багровеет от стыда — правая сторона была его стороной, и он, замечтавшись, не уследил за ней! Но стыд тут же сменился напряжением. Засада?! Доспехи в мешках… От орочьего лука доспех защитит, а от большого можжевелового — нет… Взять щит на правую руку?.. Сразу догадаются, что их раскрыли… Уже не важно… Коня — вперёд, закрыть им и собой Эйнора… Откуда будут стрелять?.. Откуда нападут?..
Внутренности, как всегда перед боем, скручивало в тугой, болезненный ком. Да где же этот лежащий, чего не вскакивает?!. Где засада?..
— По–моему, он один, — по–прежнему спокойно сказал Эйнор, останавливая своего Фиона. — Пойди посмотри.
Фередир соскочил на размокшую обочину. Отодвинул плащ, вытянул меч — не арнорский, а такой, какими пользуются к востоку от Мглистых Гор, доставшийся от деда. И, раздвигая настороженным клинком кусты, пошёл туда, где теперь уже и сам различал лежащее в густой траве тело.
— Эй, это парень какой–то! — послышался через минуту его удивлённый голос. — Человек, в лохмотьях… Эйнор, слышишь?!
— Слышу, — Эйнор уже подходил тоже, ведя под уздцы обеих лошадей и держа в правой свой меч — откованный ещё в Нуменоре Бар. — Гляди–ка. У него волосы, как у тебя… — рыцарь передал поводья оруженосцу, поймал, не глядя, ножны клинком и опустился на колено около лежащего ничком человека. Осторожно перевернул его. — Мальчишка. моложе тебя. Хм… что–то эльфийское в лице… но это не эльф, точно.
— Наверное, и правда из йотеод или из северян, — Фередир наклонился опять. — Он мёртвый?
Эйнор стащил зубами перчатку, положил пальцы по обе стороны грязной шеи найденного.
— Жив… Странно одет. Смотри, какие штаны.
— Странно, — согласился Фередир. — Смешно. Похоже на парусину, как на кораблях Гондора. Только синяя. А рубаха обычная. Ни ремня, ни ножа… Может, ненормальный?
— Или… — Эйнор продолжал вертеть тело. — Погляди, что у него.
Запястья мальчишки были рассечены круговыми ранами — кожа стёрта до мяса. На спине сквозь драную грубую ткань проглядывали длинные рубцы.
— От верёвки и от плети, — тихо сказал Эйнор. — И ноги — босой, всё в кровь разбито.
— Бежал из плена! — воскликнул Фередир и с уважением посмотрел на лежащего. — Наверное, ангмарцы схватили его у истоков Андуина, по ту сторону гор… — оруженосец стал отстёгивать плащ. — Возьмём его с собой?
— Конечно, — Фередир положил пальцы на виски мальчика. Нажал.
Мальчишка открыл глаза сразу — серые, невидящие. Что–то негромко сказал. И опять то ли впал в забытьё — то ли просто опустил веки.
Глава 3 -
в которой мы знакомимся с Гаравом.
Я не умер?
Нет, кажется, не умер.
День. Небо это серое… На чём это я лежу? Это не трава… и небо какое–то… половинное…
Да нет, просто надо мной что–то натянуто.
Меня подобрали, всплыла ясная мысль.
Кони фыркают. Да, кони… Кони?!
Кто подобрал?!
ОПЯТЬ?!?!?!
Молнией пролетели в мозгу образы расправ над беглыми. Неужели, неужели?!. Он попытался вскочить — руки и ноги были свободны — но предательская слабость подкосила, в голове тонко запели нудные струны, внутри всё противно ухнуло — и Пашка повалился обратно на плащ.
