Елена Первушина - Умри, ведьма!
Утром оборотень вышел из города через скотопрогонные ворота. Застава, поставленная ночью Старгардом, не обратила на него внимания. Крестьянин как крестьянин. Потащил домой ворох новостей об одержимом злыми духами Кольдскеге и чудесном избрании короля Рагнара.
Больше оборотень в этой истории не появится. Но вспоминать его будут частенько.
ЗИМА. СТРАХ
Кали долго сбивал в сенях с валенок мокрый снег, потом, едва не застонав от облегчения, нырнул наконец в блаженное тепло дома.
Спасибо Шеламу, Глас, похоже, с печи не слезал, не играл с угольками и даже к вьюшке не лез. Сидел себе спокойненько на лежанке, забавлялся со старой рукавицей — засунет руку в дыру, покажет самому себе кулак или фигу и знай хохочет да пузыри пускает от восторга. Только седые волоски на макушке трясутся.
Кали всегда боялся оставлять деда одного. Вернешься домой — а от избы одно пепелище осталось. Пожаров, правда, еще не случалось, но угару веселый старичок уже напускал. Ему-то хоть бы что, а у Кали долго потом голова гудела, пока всю дурь из дома не выветрил. И опять же — тепло терять, а дрова-то в Шеламе рубим! Но сегодня пронесло.
Он скинул полушубок, развязал котомку и вытряхнул на стол сегодняшние покупки: новые иглы, связки бус, лоскутки крашеной кожи, выклянченные по бросовой цене у сапожника, да связку восковых свечей.
И покривился мрачно, вспомнив, как цокнула сегодня языком рябая Дагмар, когда отдавала ему свечки: «Видать, у колдунова внука деньги водятся, и немалые, коли он так роскошествует!»
Пришлось притиснуть любопытную бабу к кадушке с грибами и прямо тут же, в погребе, быстро обработать ее, пока болезный супруг надрывался кашлем наверху. Теперь небось язык распускать не будет. Да и к слову сказать, не так уж плоха была она, Дагмар, даже и у кадушки. А свечки, конечно, дорогие, но как без них?
Днем на старого чокнутого колдуна можно было просто не обращать внимания. Кали быстро научился разговаривать сам с собой и скучал не сильно. Но по ночам Глас начинал вдруг скрипеть зубами, стучал кулаками в печную трубу и приговаривал жалобно: «На голову! На голову не лезьте только! Погодите! Да говорю ж вам, погодите ужо! Всем, всем работу дам!»
Кали на полатях лежал ни жив ни мертв и дохнуть лишний раз боялся. Он хребтом чуял, что это не сумасшедший бред, что есть в избе кто-то еще, кроме них с Гласом.
Но и сбегать отсюда, потратив зазря столько сил, не хотелось. А ну как Гласу не сегодня завтра надоест это мученье и он все же надумает расстаться с колдовской силой и помереть?
И достанется все какому-нибудь дураку прохожему. А Кали так и будет всю жизнь мастерить обереги из кожи, меха да бусинок, пока городские стражники до него не доберутся. Даром что колдунов внук, а Силы-то своей совсем никакой нет.
А что до всякой нечисти, колобродившей в избе по ночам, так и на нее есть управа. И Кали с наслаждением стал выкалывать иголкой на каждой свечке шипастый круг — солнечный знак. Большой силы оберег. Говорят, даже островные маги его признают. Глас, свесившись с печки, наблюдал за его работой почти осмысленным взглядом. Кали усмехнулся про себя.
— Слышь-ка, дед, что в городе говорят? — сказал он громко. — Король наш молодой, Рагнар, указ написал. Будто белая магия только та, что от островных магов идет. А прочая вся — черная и огненной смертью караться должна. Как бы тебе бороду-то теперь не подпалили.
Глас захихикал.
— Дурак, — внятно произнес он вдруг, — это они не за мной и не за тобой охотятся. Мы вроде мелкой мошки — неприметные. Это островным магам шеламцы поперек дороги встали. У шеламцев знаешь какая сила! Они душу как есть лесу продали. Я вот тоже хотел, да ошибся малость. А ты к моей Силе руки не тяни. Ты, парень, вот что…
Он закашлял, закряхтел, чтобы потомить внука ожиданием, потом продолжил:
— Ты шеламца найди и ходи за ним, ровно нитка за иголкой. Солдаты шеламца схватят, но жечь не будут. Нет таких дураков, чтобы своими руками колдуна порешили. Они его на земле кольями разопнут али к дереву привяжут, чтоб его голод с жаждой да само солнце убили. А он, пока Сила при нем, умереть не сможет. А ты будь поблизости, улучи момент да и подберись к нему. Он тебе Силу-то свою и отдаст, чтоб только помереть поскорей и не мучиться.
— Как же они его схватят, если он такой могучий? — ехидно спросил Кали.
Он ничуть не удивился тому, что Глас заговорил, словно разумный. Давно подозревал, что дед — та еще шныра.
— Да уж схватят, будь уверен. У шеламцев тоже слабина есть. Островные про нее хорошо знают, а тебе ни к чему.
— Да где ж я его найду, шеламца твоего?!
— Дурак, — спокойно повторил Глас. — И с кем только твоя мать тебя нагуляла? Пойди в ведьмачью ночь на перепутье к старым дубам, сделай себе в кустах ухоронку да смотри, что случится. Не будешь пнем, может, чего и высмотришь.
— Дед! — взмолился Кали. — Отдал бы ты мне сам Силу-то! Что у тебя за жизнь такая, что ты так за нее цепляешься?!
Но Глас уже снова пускал пузыри и, бессмысленно улыбаясь, распевал: «Пока ямочку копали, поросеночки плясали!»
— Тьфу, чтоб тебя и вправду Шелам забрал поскорее! — Кали в сердцах стукнул кулаком по столу. — Ты, видать, будешь на костре гореть, а угольки к себе подгребать!
ВЕСНА. ПРАХ
Ведьмачья ночь всегда приходит нежданно.
Может в последний заморозок, может в ростепель, а может и вместе с молодой травой, выскочит из-за горизонта Олень-Звезда, замашет белым хвостиком, и все в мире замрет на мгновенье. Остановит вечная Ткачиха свой челнок, посмотрит на землю и задумается: какой узор дальше выткать.
В такую ночь, если осталась в тебе хоть капля благоразумия, сиди тихо дома, затвори окна, двери и уста, до рассвета не ешь, не пей, не разжигай огонь в очаге, не смейся, не произноси никакого слова. И с первым лучом солнца дрова в холодной печи вдруг сами загорятся. Это значит: будет тебе на весь год удача. Увидело Солнце твое смирение и запомнило.
Но если нет покоя твоей душе, если в ней все время что-то темное возится, ноет, нашептывает: «Такая жизнь только коровам мила. Пожевал всласть жвачку — да и под нож. Должно быть что-то еще…» И раз ты ради нездешней Власти готов всю жизнь под смертью ходить — тогда иди в колдовские места. И будущее увидеть сможешь, и судьбу свою поменять.
И нет на всем острове места волшебнее, чем Шелам — огромный лес, разделяющий земли Королевства и живых мертвецов — дивов. Никто и никогда еще не проходил Шелам насквозь, никто не знает, что скрывается в его дебрях.
Но говорят, что в ведьмачью ночь вся нечисть Шелама выбирается из нор и ухоронок и пляшет для Олень-Звезды. А луна и звезды садятся на деревья и смотрят на эти пляски. Сможешь поймать звезду — проси у нее чего хочешь.
