Марк Лоуренс - Братство дороги
Ну почему медведи? Будь это ведьма, я бы проткнул ее мечом, и мы бы здесь остановились. Но медведи... Уж лучше бежать, пусть и в убийственный холод.
С каждым шагом во мне оставалось все меньше сил; тепло постепенно покидало мое тело, растворяясь в ночном воздухе с каждым вздохом.
Я брел, погрузившись глубоко в себя, не замечая усталости. Пришло время оставить Вьену, несмотря на приближение зимы. Сейчас, замерзая в непроходимом лесу, я мог бы сожалеть об этом, но я слишком засиделся в Вьене. Иногда грезы какого-нибудь места засасывают вас, и вы, прежде чем осознаете это, сами становитесь частью этих грез. В городе столь великом и столь старинном, как Вьена, это грезы о славе, о месте в истории, но, как и все грезы, это только иллюзия, которая будет истощать ваши силы, пока поднимается трава у ваших ног, пока повсюду расползаются тернии и окружают вас плотным кольцом. Там меня тоже разбудил поцелуй. Элин. Она и ее брат Синдри уезжали в свои замки, к своим обязанностям на севере. Хакон захотел остаться, но он пресытился древней столицей и пожелал увидеть провинции, посетить с королем Ренара трущобы. Так мы уехали, избежав плена политиканства и интриг, которыми была полна Вьена. Встряхнулись освобождаясь, прежде чем их приятные челюсти сомкнулись вокруг нас, и двинулись дальше.
Глубокая ночь и пронзительная луна настигли нас через несколько миль после того, как мы вырвались из объятий леса и очутились в заснеженном поле, где земля превратилась в камень и начала подниматься. Опять повалил снег, большими хлопьями, призрачный, сначала неповоротливо, затем стремительно, потому что снова поднялся ветер.
Я лежал на стальном столе, вспоминая − разворачивая в мыслях картины утерянных дней. Обволакивающие сны продолжали цепляться за мое сознание, высасывая из меня энергию и тревоги. Мне пришло в голову, что по венам пульсирует какое-то снадобье, какое-то сонное зелье, которое притупляет мой разум. Я подергался, насколько позволяли притягивающие меня к столу ремни. Никакого движения. Должно быть, стол привинчен к полу.
Каждый ремень имел застежку. Одна свободная рука, и я бы выбрался. То есть, единственным, что меня действительно удерживало, были крепления на запястьях. Я напрягся, пытаясь освободить руку, но ремни были сделаны на совесть.
− Черт.
Я внимательно осмотрел комнату. Из верхнего угла напротив за мной следил стеклянный глаз − короткий черный цилиндр с темной линзой на конце.
Трубки, протянувшиеся от бутылочек на стальной стойке к иглам в моей руке, висели на дразняще близком расстоянии. Напрягшись до хруста в шее и кругов перед глазами, я почти дотянулся кончиком языка до ближней из трех. Почти! Но в этом «почти» и заключается различие между тем, чтобы перерезать горло и просто рассечь воздух.
Я с ненавистью уставился на трубки, пытаясь не позволить снадобьям вновь утащить меня в пустоту. Внезапно накатила слабость, белизна потолка заполнила мое сознание.
Погружение.
Когда деревья остались позади, я почувствовал, что погружаюсь в белые объятия. Наст был слишком тонким, чтобы удержать вес человека, а под ним скрывались холодные мягкие глубины, в которых можно утонуть. В сугробе человек достаточно быстро потеряет последнее тепло, увидит, что силы его на исходе, что снег стал почти теплым, как колыбель, в которой он мог бы расслабиться или даже вздремнуть, лишь мгновение, чтобы прийти в себя.
− Держи! − Хакон протянул мне топорище, за которое я ухватился, и он смог вытащить меня на твердую почву.
− Растолкуй еще раз, зачем мы вышли из леса? − спросил я окоченевшими губами. Слова прозвучали невнятно. По крайней мере, зубы перестали стучать, казалось, это должно было радовать. По холмам гулял ветер. В лесу же его приглушали деревья.
− Нет укрытия лучше пещеры, − подтолкнул меня Хакон.
− Пещера? Где? − Мне мало что было видно сквозь снежные вихри и тьму. Я пообещал Синдри, что после похода в Ренар верну его кузена живым. А пока выходило, что это Хакон меня спасает. − И где, черт возьми, мой конь?
− Там, где и мой, − в лесу. Я увидел свет. Мы идем посмотреть, что там. Вспомнишь, когда согреешься. − Хакон двигался быстрыми шагами, я ковылял следом.
− Пещера? Там могут быть медведи! − Я вспомнил того медвежонка с красной мордой и золотоволосую девочку без лица. Мечи и топоры не могут сравниться с силой медведя. Пронзенное мечом насквозь, животное все еще может тебя убить, прежде чем поймет, что уже умерло.
− У медведей не бывает фонарей. − Хакон вскарабкался на валун. − Там! Я вижу его. Свет. − Он соскользнул назад. − Хотя на огонь не похоже. − В его взволнованном тоне затесалась нотка беспокойства.
− К черту. Мне все равно. − Я протиснулся мимо него, взбираясь вверх по склону.
Помедлив, он двинулся следом. Что ему еще оставалось, замерзнуть там до смерти? Ненастье застигло нас врасплох, злой выпад ранней зимы вслед уходящей мягкой осени.
Такие простые вещи часто валят нас с ног. Ежедневно этот мир вторгается в наши маленькие мечты о мощи и славе, и это нас убивает. При всей моей образованности и мастерском владении мечом, принц Анкрат может умереть от кашля, подхватив простуду, или подавиться рыбьей костью, или замерзнуть на одиноком склоне во время чудовищной вьюги, так же, как любой другой человек.
Как только я поднялся на склон, сразу увидел и свет, и обещанную пещеру. Зрелище приковало мое внимание. Свет горел за зияющим входом в пещеру, но как только мы приблизились, второе свечение начало распространяться по склону перед нами. Словно пловец, всколыхнувший поверхность реки, от земли поднялся дух женщины. Она заметалась по заснеженным скалам. Туда и обратно перед зевом пещеры. Каждая ее черточка источала свечение, лицо − маска смерти, зияющий рот. Она перенеслась ближе, бледные космы ее волос и обрывки одежды не шелохнулись, несмотря на неистовствующий на склоне ветер. Снег под нею светился, от чего каждая неровность на буграх и кочках отбрасывала черные тени, которые вращались, разбегаясь прочь, когда она двигалась, словно подсказывали нам множество направлений для бегства.
Позади себя я почувствовал движение. Это Хакон развернулся, собираясь бежать.
− Остановись, − сказал я. − Я встречал призраков и прежде. Все они больше лают, чем кусают.
Белый череп, повернувшись на позвонке, склонился набок, изучая меня пустыми глазницами:
− Лучше беги, мальчик. Внутри ждет смерть.
Ее голос был таким резким, что у меня свело зубы.
− Нет, − ответил я.
− Я накладываю на тебя проклятье. − Костлявый палец указал на меня, как на цель. В голосе вибрировало безумие и напряжение, будто каждое произнесенное слово давалось ей с невыносимой мукой. − Беги, и ты сможешь опередить его.
