Рэй Карсон - Книга шипов и огня
— Но? — торопливо спрашивает он.
Его взгляд так сосредоточен на моем лице, он так жаждет услышать, что же я хочу сказать, поэтому я выпаливаю:
— Она ненавидит меня.
Сначала король Алехандро ничего не говорит. Мне кажется, я разочаровала его, и мне хочется забрать свои слова обратно.
Затем он спрашивает:
— Почему ты так думаешь?
Я ничего не отвечаю. Несколько свечей потухли, что радует меня, так будет легче избегать его взгляда.
— Элиза?
Расскажи ему о Божественном камне, уговариваю я сама себя. Скажи ему, что Алодия просто завидует. Что она злится, что мне уже шестнадцать, а я не проявляю склонности к исполнению своей судьбы, как избранной Богом. Но его открытый взгляд призывает меня быть честной с ним, так что я говорю ему то, что не говорила никому.
— Я убила нашу мать.
Его глаза сужаются.
— Что ты имеешь в виду?
Мои губы дрожат, но я выдыхаю через нос и пытаюсь отстраниться от своих слов.
— Алодия говорит, что у мамы было два выкидыша. Поэтому когда она забеременела мною, она слегла. Она молила Господа о сыне, о принце.
Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы продолжить:
— Беременность была очень тяжелой, мать была слаба, и после того как я родилась, она потеряла много крови. Алодия говорит, что когда меня отдали в мамины руки, она увидела, что я девочка. К тому же темнокожая и толстая.
Я чувствую, как ледяной холод стискивает мои челюсти.
— Ее охватило горе, и она испустила последний вздох.
— Твоя сестра так сказала? Когда? Давно? — Хотя вопросы сыплются один за другим, его голос по-прежнему звучит участливо, будто ему действительно не все равно.
Но я не могу вспомнить.
Он приподнимает бровь:
— Год назад? Пару лет? Может, когда вы обе были еще маленькими?
Я нахмурилась, пытаясь вспомнить момент. Это было, когда Алодия и я еще учились вместе. Наши головы чуть не соприкоснулись, когда мы читали «Всеобщее руководство к Служению». Когда магистр Джеральдо попросил ее рассказать историю Божественного камня, я прервала ее, зачитав пассаж слово в слово. Именно после этого занятия Алодия пошла вслед за мной на кухню и рассказала мне правду о смерти мамы.
Я не хочу, чтобы он знал, как долго я храню эти детские воспоминания, так что я молчу.
Он просто смотрит на меня, а я хочу спрятаться под ярким одеялом.
— Ты думаешь, она до сих пор винит тебя в смерти матери?
— Она не утверждает обратное.
Мой голос звучит очень резко и жестко, как у капризного ребенка, но я не опускаю взгляд.
— Я думаю, ты будешь удивлена, — говорит он.
— Чему?
— Многому.
Многое бы удивило меня, это правда. Легко удивиться чему-то, когда тебе никто ничего не говорит. К тому же я поняла, что до сих пор не знаю, чего он хочет от меня. Он мог бы найти «друга» в Алодии или среди молодых придворных. Король отмел мои вопросы, как если бы я была ребенком, так же, как папа и Алодия, а я позволила ему задавать свои, как последняя дура.
Прежде чем я смогла набраться смелости и снова поднять тему, Алехандро говорит:
— Я думаю, нам стоит поспать сегодня, потому что завтра мы уезжаем.
Он встает и начинает сметать лепестки роз с одеяла.
— Ты можешь спать на кровати, — говорю я, — а я лягу в кресле у окна.
— Кровать достаточно велика для нас обоих. Я посплю поверх одеяла, — отвечает он.
Я замираю, а затем бормочу:
— Отлично.
Я сметаю оставшиеся лепестки роз и снимаю покрывало. Уверена, сон ко мне придет не скоро. Даже пульсирующий камень в животе не может убедить меня для удобства снять свадебное платье, и не уверена, что ощущение спящего рядом Алехандро позволит мне расслабиться. Я задуваю свечи на тумбочке и проскальзываю между простынями, спиной к мужу.
Матрас колышется, когда Алехандро укладывается рядом со мной. Я слышу его дыхание, когда он гасит свечи со своей стороны. Внезапно я чувствую его теплые губы на своей щеке.
— Чуть не забыл… С днем рождения, Лючера-Элиза, — шепчет он.
Я вздыхаю в темноте. Я думала, что худшее, что может произойти с моим новым мужем, это если он отвернется от меня с отвращением. Я ошибалась. Хуже этого то, что он слушает меня, смотрит на меня. Вдобавок к его красоте, он еще и добрый.
Его слишком, слишком легко полюбить.
Я не сплю и лежу, широко раскрыв глаза, сердце колотится еще долго после того, как последняя свеча на камине гаснет и мужчина рядом со мной засыпает, ровно дыша.
Наша карета возглавляет длинную процессию, которая ожидает у выезда с мощеного двора. Личная стража Алехандро высится рядом с ним, их темные лица не выражают никаких эмоций. По пути к карете мы должны пройти мимо фонтанов и кустов жакаранды, сквозь строй придворных и слуг, держащих в руках пшено и лепестки роз. Алехандро тянется, чтобы взять меня за руку, но папенька хватает меня первым и сжимает в объятиях.
— Элиза, — шепчет он мне в волосы, — я буду скучать по тебе.
Я практически уничтожена. За последние год или два папа обращал на меня больше внимания, чем за все предыдущие годы. Он всегда такой занятой, такой далекий. Неужели это только из-за расставания он понял, что ему есть до меня дело?
— Я тоже буду скучать, — с трудом выдавливаю я, и слова ранят меня заложенной в них правдой. Я знаю, что никогда не буду ему так дорога, как Алодия, но люблю я его не меньше.
Он отпускает меня, и вплывает моя сестра. На ней простое платье из нескольких слоев синего шелка, который красиво струится по ее тонким плечам; ее лицо прекрасно, как у статуи. Оно останавливается прямо рядом с моим — я чувствую запах ее жасминовых духов и вижу крошечные морщинки вокруг ее карих глаз. Тревожные линии. Странно, что я не замечала их раньше.
Алодия сжимает мои плечи сильными пальцами.
— Элиза, — шепчет она, — слушай меня внимательно.
Что-то в ее поведении, в силе взгляда заставляет меня забыть шум фонтанов и гул толпы и сосредоточиться на ее голосе.
— Никому не доверяй, Элиза, береги Алехандро, нянюшку Химену и леди Аньяхи.
Ее голос звучит так тихо, что я сомневаюсь, слышит ли нас отец. Я киваю, вдруг почувствовав тепло, и Божественный камень вспыхивает жаром. Это предупреждение?
— Я посылаю с вами голубей, — продолжает Алодия. — Используй их, если нужно будет быстро связаться со мной. Когда приедете, не бойся заявить о себе. Не бойся быть королевой.
Она прижимается щекой к моей щеке и гладит мои волосы, вздыхая.
— Будь здорова, Элиза, сестренка.
Я стою в ошеломлении. Мой муж берет меня за руку и тянет через толпу провожающих к нашей карете. Я знаю, что я должна взглянуть на всех и улыбнуться. Я должна показать придворным последний, великолепный взгляд принцессы, уезжающей прочь к вечному счастью. Это то, что сделала бы Алодия. Но перед глазами у меня стоят слезы, лицо пылает, потому что моя сестра не обнимала меня так с тех пор, как мы были маленькими детьми.
