Тимур Туров - Полукровка
Он самозабвенно отщелкивал пейзажи, не обращая внимания на то, что в кадр попадали люди. Потом вдруг ловил что-то под ногами и переходил на макросъемку. И снова возвращался к пейзажу.
Сзади прошелестели шаги. Что-то легонько легло на плечо. Володя обернулся. Ольга стояла перед ним в светлой короткой куртке, легком, прозрачном, как воздух, шарфике и с охапкой кленовых листьев в руках.
– Ты чего меня бросил? – она наигранно надула губки.
Бесподобно красивая, как сама осень. Володя подхватил камеру и быстро поднес палец к губам.
– Ты удивительная.
Щелкнул фотоаппарат. Ольга рассмеялась, и он поспешил сохранить ее смех.
– Я тебя люблю, – она притянула его к себе и чмокнула в нос.
Назад они возвращались вместе, держась за руки. Неторопливо, загребая ногами листья. Володя чувствовал, как внутри разливается ощущение покоя.
– А вы знаете, как раньше наш универ назывался? – донесся издалека голос Потапкина.
– ГАУ. Государственная академия управления. Потом в университет переименовали, получилось ГУУ, – похвалился познаниями Валька Саушкин.
– А вот и ни фига! – взвился Андрюха. – Сперва его переименовали в Государственный университет менеджмента. Даже остановка автобусная называлась «ГУМ». Но из-за ассоциации с универмагом снова переименовали.
Слушатели засмеялись. Валька насупился:
– Свистишь.
– Гадом буду, – пообещал Потапкин.
– Конечно, будешь, – весело поддел Володя.
* * *Фотомастерская, в которой он работал, располагалась рядом с метро «Новокузнецкая». Не ближний свет, что от «Крылатского», что от «Выхино». С другой стороны, для того, кто тратит на дорогу от дома до университета полтора часа в одну сторону, не такой большой крюк.
Володя утешал себя тем, что в метро можно почитать. Где еще выкроить полтора часа на чтение? За книгой дорога пролетала быстро.
Сегодня на работу вошел, уткнувшись в «Карту Птолемея» Герца Франка. От книги смог отвлечься уже внутри, чуть не сбив напарника.
– А под ноги смотреть? – усмехнулся тот.
Володя извинился, поздоровался и включился в трудовые будни. Книжка легла на стол, рюкзак был пристроен на полу. Напарник бросил взгляд на обложку:
– Хорошо хоть не Донцова.
– Обижаешь, – отозвался Володя. – Профессиональная литература... почти.
– Сойдет за самообразование, – отмахнулся напарник. – Ты опоздал.
Володя покосился на часы:
– На пять минут.
– Скажи спасибо, что Саныча не было, – подытожил напарник.
Володя кивнул. Владлен Александрович как начальник был милостив и всегда открыт для конструктивного диалога. Но кое в чем имел жесткую советскую закалку. Так что опоздание на работу у него приравнивалось к одному из смертных грехов. И в паршивом настроении Саныч мог запросто отправить опозданца писать заявление «по собственному». Володин предшественник так с работой и попрощался.
Взгляды начальства Володя в общем и целом разделял, пока они не касались его самого. Тогда в голову закрадывались подленькие мыслишки о придирках начальника, отговорки и оправдания. Однако ему доставало ума, чтобы держать свое мнение при себе. Или недоставало смелости, чтобы выплеснуть все это на голову начальника.
Работа захватила Володю, вышибая все посторонние мысли, и он прокрутился до позднего вечера, принимая заказы, отправляя на печать картинки из чужих жизней и возвращая готовые фотоснимки.
Занятие, которое кому-то могло показаться рутиной, занимало его ничуть не меньше, чем страсть к фотографии. Собственно, работа в «Кодаке» и была ее частью. И он учился. На плохих непрофессиональных снимках – тому, чего делать никогда не стоит. На редких серьезных работах – всему остальному.
Впрочем, были и иные причины. Например, меркантильные. Володя время от времени задерживался на работе и распечатывал свои снимки. Как говорил один сатирик: «Что охраняешь, то имеешь».
Владлен Саныч так и не появился. Напарник ушел в семь. Мастерская закрывалась в девять, но сегодня он надолго задержался. Сперва раздавал заказы припозднившимся клиентам, потом занялся своими снимками.
Фотографий накопилось много. Сегодняшние из парка, и еще множество разрозненных кадров. Так, по мелочи. Плюс к этому снимки с фотовыставки, на которой он был с Ольгой еще неделю тому назад. Выставка проходила в Музее современного искусства у Патриарших и чувства вызвала двоякие. С одной стороны, там была представлена масса достойных и интересных работ, с другой, среди них пестрели и откровенно дрянные, но имена авторов и эпатаж делали их чуть ли не центральной темой всей выставки. Это удручало.
Пачка отпечатанных фотографий получилась довольно внушительной. Володя поглядел на часы. Половина одиннадцатого. Надо бы ехать домой, мама будет волноваться. Но соблазн перебрать получившиеся кадры прямо сейчас был настолько велик, что он не смог удержаться. Вот только маму нужно предупредить.
Володя взял трубку радиотелефона и принялся нажимать на кнопки.
– Алло, – глухо отозвалась трубка.
– Мам, это я, – Володя извернулся, прижимая трубку ухом к плечу, и принялся перебирать фотографии.
– Где ты до сих пор? – со смесью заботы и усталости поинтересовалась мама.
– На работе.
– Вовка, твоя работа закончилась полтора часа назад. Тебе завтра в университет с утра. О чем ты думаешь?
– Ма, я выхожу уже почти... Задержался немного. Были дела. Я...
– Езжай домой. Там поговорим, – голос матери стал металлическим.
– Мам...
Володя хотел объясниться, но трубка заплакала короткими гудками.
– Черт! – трубка чуть не выскользнула.
Володя попытался перехватить ее. В результате вместо телефона на пол пестрым водопадом полетели глянцевые картинки.
– Черт! – с досадой повторил он, поставил трубку на базу и, присев на корточки, принялся собирать фотографии.
Настроение было испорчено. Внутри закипало желание раз и навсегда расставить точки над «и», которое он вечно сдерживал, понимая, что тогда придется переругаться с родителями.
Снимки перемешались, и восстанавливать последовательность было делом не пяти минут. Придется разгребать дома. И смотреть, что получилось, тоже придется не здесь. Иначе он застрянет еще минут на тридцать-сорок, а это уже верный повод для скандала.
Стараясь делать это по возможности аккуратно, он собирал фрагменты последней недели своей жизни и других жизней, соприкасающихся с его. Внутри сидела обида. Хотелось спорить, но спорить было не с кем. А по дороге до дома все это перегорит, и он снова будет играть в политкорректность.
Рука дрогнула. Что-то на лежащих рядом снимках показалось странным. Он замер, пытаясь понять, что привлекло внимание. На одном, сделанном сегодня утром в Крылатском, стоял возле своей «ласточки» Петрович. На соседнем, сделанном сегодня днем в Кузьминском парке, улыбалась Ольга. Ничего общего в этих фотографиях не было. И все же – было.
