Ольга Громыко - Верные враги
День выдался суматошный, вместе с холодами по городу расползлись болезни, пришлось объехать несколько десятков человек, развозя заказанные снадобья. Конь устал и по дороге домой начал прихрамывать — сначала чуть-чуть, потом ощутимо припадая на левую заднюю ногу. Последнюю версту я шла пешком, нахохлившись и засунув озябшие руки в карманы, а Дымок покорно ковылял следом, стараясь не угодить копытом в петлю свисающих до земли поводьев. Валил мелкий, но частый снежок, слепя глаза и забиваясь под воротник.
Во дворе меня терпеливо поджидал непутевый мститель, сгорбившись на лавочке у плетня. Сверху, на одном из кольев, сидела курица, заснеженная и недовольная. При виде меня она радостно кудахтнула и порхнула парню на голову, сбив шапку, а оттуда на землю. Побежала навстречу, звучно хлопая крыльями.
— Измором решил взять? — поинтересовалась я, легко перемахивая калитку и открывая ее изнутри для Дымка.
Парнишка неуклюже поднялся. Закоченел, щеки отморозил, ишь, побелели. Чего, спрашивается, ждал? Другой бы давно окно выдавил, дом обшарил, выгреб что поценнее и дал деру. А этот честный и благородный, дракона на него нет. Драконы, они благородных любят. Из лат выгрызать не надо, и отравленные кинжалы потом в животе не бурчат.
— Заклинание новое выучил? Молодец. Так, глядишь, сам матерым колдуном заделаешься. Подождешь, пока коня расседлаю?
Он неуверенно кивнул.
— Иди в дом, согрейся. А то язык заплетаться будет.
Я бросила ему ключ. Паренек неловко взмахнул руками, но не поймал, подобрал из сугроба.
Я особенно не торопилась, распрягая Дымка и пучком соломы обтирая подтаявший снег с широкого хребта. Пусть наговорятся. Тем интереснее. Рассыпала по полу горсть зерна из ларя, курица жадно застучала клювом. Покрошила два сахарных бурака в общее корытце, коза так и лезла под нож, норовя выхватить кусочек из рук (ну какая тебе, поганке, разница?!), конь подбирал упавшие.
Пришла кошка, подумала, изогнула спину и небрежно мазнула боком по сапогу. Мявкнула и, развернувшись, прошлась еще раз. Все мы ласковые, когда голодные. Навязались на мою голову. Плевать, что не люблю, лишь бы кормила...
Я сняла с полки горшок с выщербленным краем, быстро подоила козу. Пену с волосками сдула в кошачью миску, где та быстро осела в синеватое молоко. Заправила ясли охапкой сена и закрыла сарай снаружи. Кошка, если захочет, вылезет через отдушину под крышей.
В логово я шла, как в ярмарочный балаган, предвкушая веселое представление. Так и есть. Ученичок сиял не хуже начищенной сковородки, стоя на коленях у постели. Я его быстренько закоптила, усевшись на стуле возле окна, лицом к сладкой парочке.
— Ну? Будем декламировать или уйдем по-хорошему? — Парень сжался в комок, волчонком зыркнул из-под длинных сальных патл.
— Отпусти его. А не то...
Я паскудно улыбнулась, развела руками:
— Уговорил. Забирай!
Парень встрепенулся и тут же повесил голову. Как болтали в корчме, он не смог защитить дом от толпы «наследников», прослышавших о кончине хозяина. Мало-мальски ценные вещи вынесли, всё непонятное и подозрительное сожгли. Вместе с домом. А самого отлупили, чтобы неповадно было старшим дорогу заступать. И куда он этого недобитка заберет? На пепелище или в лес, во времянку-шалашик? Я подозревала, что он ночует где-то неподалеку, изредка выбираясь в город за едой. Ворует наверняка.
Оборванец переводил взгляд с меня на колдуна, губы жалко дрожали.
— Я тут останусь, — глухо сказал он, решившись, — и в обиду его не дам.
— Здрасте-пожалуйста, останется он! — хмыкнула я. — Да кто ж тебе позволит? Это мой дом, между прочим, частные владения. Хочешь — иди градоправителю жалуйся. Мол, моего хозяина оборотень похитил и надругался.
— Надругался?! — У него округлились глаза.
— А ты думал, я тут такая добренькая-бескорыстная, во спасение души колдунов по оврагам собираю? Должна же я что-то с этого иметь, верно? Крови там живой хлебнуть, если охота не удалась или сушняк поутру замучил, печеночкой теплой закусить, ну и просто так суставы повыкручивать ради удовольствия.
На дальнейшие «надругательства» у меня не хватило воображения, но парнишка и так был близок к обмороку,
— Она шутит, Рест, — не выдержав, чуть слышно прошептал колдун, — не волнуйся за меня. Уходи.
Совсем не глупый совет. Дураки таких не слушают. Топчутся на месте, шмыгают носом, надеясь, что всё уладится само собой: меня удар хватит, мастер чудом исцелится, охотничий рог под окошком запоет.
— Попробуй по-другому, — участливо предложила я, закидывая ногу за ногу, — поплачь, поклянчи, пообещай хорошо себя вести, убирать, готовить, выносить ночные горшки и прочищать трубу. Может, я и смилостивлюсь. А может, просто получу удовольствие от спектакля.
Паренек облизнул пересохшие, обветренные губы. С трудом, переступая гордость, выдавил:
— П-п-пожалуйста...
— На колени встанешь? — деловито поинтересовалась я. — Пол, правда, грязноватый, но твои штаны не чище.
Он гневно вспыхнул, открыл было рот... потом перевел глаза на неподвижного учителя, потупился и медленно согнул одну ногу, вторую...
— Придурок, — констатировала я, отворачиваясь. — Видно, других в колдуны не берут. Чтоб из кухни ни ногой. Если в мою комнату зайдешь или по чердаку будешь шастать, прибью на месте. В подвале бочонок с груздями расковыряешь или сливочки с кринок поснимаешь, самого замариную. Ясно?
— Больно надо, — он шмыгнул носом, подтер рукавом, — я даже из-за печи выходить не буду, тут прямо и лягу.
Я с наигранным удивлением подняла брови:
— Вы мужеложцы, что ли?
Парень сначала не понял, потом медленно залился краской. Весь, от лба до ворота.
Махнув рукой, я ушла в комнату переодеваться. Потом приготовила ужин, поела сама и громко зачитала пареньку его права и обязанности, не балуя первыми. За занавеской безмолвствовали. Но стоило мне удалиться на покой, как в кухне завозились, загремели посудой, а потом и зашептались. То есть колдун говорил нормально, как мог, а парень старательно понижал голос, делая тайну из обычного в общем-то разговора:
— Не верю я ей, мастер. Оборотниха она оборотниха и есть. С чего бы это ей вас выхаживать-выпаивать? Небось голые кости не жрет, ждет, пока мясом обрастут.
— Тут она просчиталась. Месяц назад такой роскошный гуляш был, а теперь разве что на холодец.
— И как вы шутить-то можете? Весь поломанный, нутро отбито, оборотниха эта зубы скалит. Измывается, поди, над вами, хоть и не признаетесь. Вон супом велела накормить. А в нем мясо кусками. Темное, не птичье.
— Оленина. Попробуй.
