Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.
Гоблин больше не колебался. Вырвав из книги чистый лист, он принялся составлять послание, в котором говорилось о подлоге кардинала и Святом походе. Оставшись довольным своим творением, гоблин задумался над подписью — она должна внушать доверие, но ни в коем случае не наводить на его след или, упаси Истинные Созидатели, бросать тень на Илану. Наконец его осенило.
Уррик обмакнул перо в разведенную сажу и старательно вывел внизу слово, сказанное Шандеру на прощание Романом.
2Порывистый северный ветер швырял в лицо соленые брызги, пробирал до костей, но двоих маринеров причуды погоды заботили мало — в своих странствиях они видали и хуже. Правда, оба давно не ощущали под собой танец палубы. Первый был слишком стар, второго судьба выбросила на берег, заставив заниматься тем, что ему с детства внушало глубочайшее отвращение. Здесь же, у продуваемых всеми ветрами скал бухты, моряки чувствовали себя как нельзя лучше; но даже бешеный грохот прибоя не мог заглушить тревоги в сердцах, почитаемых самыми отважными в Эланде, а значит, и во всей Тарре.
— Эрик, я не знаю, что мне делать. — Рене Аррой не жаловался и не просил совета, просто говорил все как есть.
— По тебе этого не скажешь. — Старый Эрик с сомнением покачал головой. — Я не могу тебе не верить, но твои приказы и распоряжения кажутся очень толковыми…
— Вот именно что кажутся, — Рене ухмыльнулся уголками рта, — этого я и добиваюсь. Люди уверены, что все в порядке, все делают то, что нужно, и мы обязательно победим в приближающейся войне. Мы укрепляем берег Адены, учим моряков драться на земле, выставляем дозоры. Вроде бы все правильно, но я-то знаю, что это бессмысленно.
— Вот как? — Эрик внимательно вгляделся в лицо бывшего ученика, а ныне почти короля. — А мне помнится, ты сумел управиться с такой нечистью, о существовании которой мы раньше не догадывались. Ты боишься, что в этой войне главным оружием будет магия, не так ли?
— Разумеется, боюсь. — Аррой не скрывал своего раздражения. — Что значит шпага, даже самая лучшая, против заклятий?!
— Будь магия столь всемогуща, тебя бы уже не было на свете… Нет, мужество и выучка нужны по-прежнему…
— На это и надеюсь. — Рене привычным движением отбросил со лба седую прядь. Несмотря на стремительно приближающуюся зиму, он упрямо ходил с непокрытой головой, подавая не лучший пример молодым, особенно из числа привыкших к более мягкому климату таянцев. — Эрик, я вовсе не считаю наше положение безнадежным, просто магии нужно что-то противопоставить, а я пока не знаю что. Не молитвы же! Оно, конечно, тоже не мешает — внушает некоторым веру в победу, а человек, уверенный в себе, намного сильнее. Но я видел то, что сотворило одно-единственное чудище с Инрио и его конем. Я каждый день захожу к Шани, которому не в силах помочь медикусы, и понимаю: радоваться-то нечему. Да еще сны эти… Раньше они мне снились раз или два в год и всегда были связаны с какой-то бедой, а теперь через ночь одно и то же.
— И что же тебе снится?
— Какой-то бред. Будто я ранен, умираю и надо мной пролетают какие-то птицы. А я никак не могу их сосчитать… И на этом все кончается… Хотя нет. Теперь снится что-то еще.
— Ты должен вспомнить, — твердо сказал старый маринер. — От сна отмахиваться нельзя.
— Твоими бы устами, — отозвался Рене, — но все плывет…
— А ты подумай. Может быть, в твоем сне кто-то появляется? Враг? Друг? Кто-то тебя добивает? Спасает? Ты что-то слышишь? Видишь? Смех? Слезы? Проклятия? Ты в конце понимаешь, сколько их, этих птиц?
— Пожалуй… — Рене наморщил лоб. — Нет, не помню… Хотя… По-моему… Да! — Он почти закричал. — По-моему, я вижу женщину… И еще что-то… Какой-то клинок.
Аррой сосредоточенно уставился в одну точку, пытаясь ухватить ускользающее, Эрик ему не мешал. Молчание грозило затянуться. Внезапно Рене, толкнув старика с такой силой, что тот упал, отпрыгнул в сторону, одновременно выхватывая шпагу. Что-то пронеслось над прижавшимся к камню Эриком и навеки кануло в беснующиеся волны, а Рене уже мчался по берегу длинными прыжками, присущими скорее не моряку, а охотнику-горцу. Добыча далеко не ушла. Низенький кудрявый человек в неприметной одежде собирался отсидеться среди скал. Не удалось. Убийца не сопротивлялся — метнуть из укрытия нож он мог, сойтись в открытой схватке с лучшей шпагой Арции ему было не по силам.
Не стал пойманный и отпираться, признавшись, что принадлежит к малопочтенному сословию портовых воров Гверганды, где известен своей меткостью. Убить герцога ему поручил арцийский купец, посуливший много золота и до смерти запугавший. Дрожа, вор рассказывал, как сперва потерял способность двигаться, а потом его тело принялось непристойно выплясывать под прихлопыванья арцийца. Само! Выбирая между более чем вероятной казнью и этим кошмаром, он согласился.
Рене смотрел на вора, не скрывая жалости. Вот что, значит, должно было произойти с Шани, будь у графа воля послабее. А вдруг Годой усовершенствовал свое умение? Нет, вряд ли, иначе не искал бы убийц.
— Как тебя зовут?
— Мирон, — с готовностью ответил гвергандец. — Мирон-Кудряш.
— Ты сможешь узнать этого купца?
В глазах Мирона заметался животный ужас, и бедняга бухнулся на колени, проявив страстное желание облобызать мокрые герцогские сапоги. Рене брезгливо отпрянул.
— Нет!!! Нет, ваше высочество! Убейте меня, продайте атэвам, но я не могу… Лучше повесьте!.. Руку отрубите…
— Повесить я тебя всегда успею, — отмахнулся герцог. — Заберите!
Подбежавшая, когда все уже кончилось, охрана с излишним усердием подхватила незадачливого убийцу под руки.
— Да не бейте, — вдогонку приказал герцог. — Он не хотел меня убивать… Заприте и пришлите к нему клирика потолковей.
Проводив глазами несостоявшуюся смерть, Рене как ни в чем не бывало обернулся к Эрику:
— Магия не всесильна. Тем не менее они с ней добрались до Эланда.
— Рене, — Эрик глянул герцогу в глаза, — как ты его услышал? Конечно, я стар, но и в молодые годы ничего бы не заметил. И не успел. Я тебя никогда не спрашивал, где ты пропадал и кто тебя научил драться, как не умеет никто — ни атэвы, ни таянцы, ни мы, уж не говорю про этих протухших имперцев. А теперь, когда акверо[3] у самой кормы, я спрашиваю тебя, Счастливчик Рене: кто ты теперь?
— Кто? — Рене задумался. — Я — это я. Это единственное, за что я ручаюсь. Да, я угадываю чужое движение до того, как оно сделано, я ощущаю присутствие тех, кто думает обо мне. Откуда у меня это — не знаю. Ну а драться меня научили там, где я провел годы, о которых ты не спрашивал. Я пытался обучить тому же Стефана, Шандера, маленького Рене. Они не смогли, ну так что же! Пусть я и один такой, я все равно рад! Если в руки попала хорошая шпага, стоит ли думать, как и где ее ковали?
