Александр Прозоров - Череп епископа
— Открывайте, здесь немцы уже кончились.
Судя по всему, многие из одноклубников испытывали те же самые эмоции, поскольку Леша Комов и Игорь Берч с готовностью сбили брус с крюков и отскочили в стороны, давая возможность новым противникам распахнуть створки.
В открывшийся проход ринулось с лестницы десяток одетых в коричневую кожу, вооруженных мечами и боевыми топориками воинов. Двое тут же оскользнулись в крови, а остальные замерли, созерцая открывшуюся перед ними картину побоища.
— По-русски кто-нибудь понимает?! — рявкнул на орденских кнехтов Кузнецов. — Или немчура одна собралась?
— Понимаем немного, — отозвался из угла за камином Егор. — Чай, местные все. Из деревень здешних нас господа кавалеры забрали.
Клепатник выбрался из своего укрытия, в котором просидел всю схватку и, осторожно ступая между тел, встал перед Виктором. Не то, чтобы он был трусом — всю польскую войну в общем строю прошел — но какой смысл блистать отвагой, если фогта Ругольта зарезали чуть не в первую минуты схватки? Перед кем храбрость выказывать, если господин все равно убит? Руки ливонец старательно держал как можно дальше от рукояти меча, и на дистанцию удара к победителю старательно не приближался.
Воины в дверях также немного попятились и опустили оружие. Драться за приезжих из далекой Германии сеньоров имело смысл только тогда, когда это сулило награду или избавляло рабов от гнева и наказания. А погибать просто так забранные от сохи земледельцы не собирались.
— Приберите здесь, — поняв, что сражение закончилось, Виктор опустил меч. Азарт схватки сменился неожиданным ознобом. — Выбросите трупы и почистите пол. Вопросы есть?
— Слушаюсь, господин, — признал власть над собой нового владельца замка Клепатник, низко поклонился и, прихватив за ноги труп фогского начетника поволок его к дверям. Поскользнувшиеся в крови воины поднялись, засунули топорики за ремни и взялись помогать: рыцаря, ведавшего сбором налогов и штрафов, не любил никто.
Кузнецов, зябко передернув плечами, наклонился, вытер клинок о солому, вложил его в ножны, отошел к столу, налил полную чашку вина, и в несколько глотков выпил:
— Не знаю, как вы, мужики, — повернулся он к одноклубникам. — А я жрать хочу, как сто китайцев.
Те сразу заговорили во весь голос, отчего по залу, отражаясь от голых каменных стен, принялось гулять неразборчивое эхо, кто-то начал даже смеяться, заново переживая перипетии боя, еще кто-то оживленно размахивал мечом над головой. Виктор нашел взглядом девушку в коричневом сюрко и с растрепанными волосами:
— Неля! Иди сюда! А ну, признавайся, красавица, чем это ты рыцарей шуганула?
— Да — собак я боюсь, — смутилась она. — До смерти боюсь. Ну, вот и ношу с собой баллончик с перцовым аэрозолем. «Антидог» называется.
— «Антинемец» его называть нужно, — рассмеялся Кузнецов и, в порыве радости, крепко ее обнял. — Молодчина! А то ведь нас и вправду раздели бы и загнали свиней кормить. Никто ведь воспротивиться не попытался. Давай я тебе вина налью. Оно теплое, согреешься… Я сейчас, через секунду вернусь…
Налив девушке вина, Виктор отошел к наводящим порядок сервам и распорядился уложить погибших из числа своих знакомых в прохладном помещении и заказать им гробы, а с немцами разрешил поступить по собственному усмотрению. Воины гарнизона, надрессированные на послушание, как станки с цифровым управлением, кивнули.
— И принесите теплого вина, — добавил Кузнецов, — Кувшины на столах остыли.
Не то, чтобы он оставался безразличен к гибели недавних друзей — но пережитые во время боя эмоции словно заблокировали на время жалость, сострадание и боль. В его сознании чувства словно умерли, и остался только холодный разум. А разум подсказывал: сейчас путникам необходимо согреться, Поесть, немного отдохнуть. Погибшим уже все равно…
— Ты прямо как король, — улыбнулась ему разрумянившаяся Неля. — Распоряжаешься с такой властностью, что хочется вытянуться по струнке и отдать честь…
На последнем слове девушка запнулась и густо покраснела.
— Не король, а старшина, — поправил ее Витя. — Королей вокруг пруд пруди, а до старшины еще дослужиться нужно. Руки хозяйской здесь не хватает. Полы загажены, стекол нет. Ставни нараспашку, несмотря на холод, стол на каких-то козлах строительных стоит. Ничего, мы тут порядок наведем.
— Какой порядок?! — возмутился пузатенький тонконогий мужчина. — Вы тут что, остаться хотите? Бежать надо немедленно, пока никто про нас не узнал! Это же Орден! Мы на рыцарей Ордена покусились! Да нас тут всех в порошок сотрут, уничтожат, на осинах распнут, и колья в сердца вколотят. Бежать!
Взлохмаченный, без белого плаща и в разодранном жилете Великий магистр настолько не совпадал со своей привычной, величественной внешностью, что Виктор узнал его далеко не сразу.
— Брось, Саша, — отмахнулся он, отламывая гусиное крыло и запуская в него зубы. — В замке нас так просто не взять. Отобьемся. Во всяком случае, до весны. Не в лесу же нам зимовать, в самом деле?!
— Какая весна, Виктор?! — задохнулся Великий магистр. — Это же Ливонский Орден! Самая могущественная военная организация в мире, братство закованных в сталь воинов. Как только они узнают, что тронули кого-то из крестоносцев, сметут вас вместе с замком!
— Положим, сегодня смести не смогли, — напомнил Кузнецов.
— Их застигли врасплох! Они не успели ни латы надеть, ни вооружиться. Сойдись вы в честном поединке, и каждый рыцарь стоил бы десяти таких, как вы!
— Так уж и десяти? — вчерашний слесарь, успевший озаботиться проблемами порядка и отдыха, еды и нарядов по замку мысленно вновь стал старшиной: царем и богом артиллерийской роты, выше которого нет никого и ничего, поскольку даже офицеры все хозяйственные вопросы вынуждены решать через него. Он больше не воспринимал главу клуба как безусловного руководителя, а всего лишь как одного из собеседников.
— Ты забываешь, Саша, что мы находимся в тысяча пятьсот пятьдесят втором году, а не в конце двадцатого века. Здешние рыцари отстают от нас почти на полтысячелетия. А искусство фехтования все это время на месте не стояло. Вспомни, как японские самураи в тысяча пятьсот семьдесят четвертом году на испанцев наскочили. Ну и что? А теперь япошки на мечах не хуже запорожских казаков рубятся. Четыре века прошло, не шутка. Так что, еще неизвестно кто кому в чистом поле костылей навешает!
— Ты что не понимаешь, Витя?! Это же немцы! Рыцари! Они непобедимы! Не нам, лапотникам, с ними сражаться.
— Нет, не понимаю, — пожал плечами Кузнецов, и потянулся за новым куском гусятины.
