Сергей Иванов - Мёртвый разлив
Для начала он тщательно оглядел поляну, не обращая лишнего внимания на отпечатки, оставленные здесь в таком множестве, что грунт казался перепаханным, – но подмечая сторонние предметы. Блюстители не удосужились собрать от жертвы все части, так что несколько находок заставили Вадима содрогнуться. Однако глаз он не отвернул, даже присаживался на корточки, чтобы рассмотреть всё в подробностях. Озадачила кость, довольно толстая и словно бы перекушенная мощными челюстями, – но с тем же успехом её могли раздавить большие кусачки (Вадим видел такой фокус в одном старом фильме). Всякой ерунды отыскалось во множестве, но почти всё наверняка разбросала благодарная публика, а доблестные блюстители добавили. «Идеальные условия для мокрушников! – в раздражении думал Вадим. – Не успеешь замочить кого, как над местом проносится стадо восторженных баранов, а затем и овчарки пошныряют туда-сюда, имитируя деятельность… Они что, специально?»
Он осмотрел ветви, подмечая куда больше других. Но и там зеваки постарались, наследив везде, куда смогли дотянуться. Бедняги – их же пичкают только тивишными программами, бездарными и выхолощенными. Вот и приходится добирать зрелищ: к примеру, поглазеть на девичьи трупы, будто пропущенные через мясорубку. Забирает, а?
По спирали Вадим принялся обходить полянку, круг за кругом, пока не наткнулся на обронённую кем-то монету, довольно крупную по номиналу. Прежде, ещё до Отделения, он и эту находку занёс бы в разряд малозначащей ерунды. Однако сейчас деньги не разбрасывали по полянам, словно мусор, – хотя бы потому, что в Крепости они мало у кого сохранились. Служивому люду, отоваривающемуся в кормушках, монеты без надобности. Вдобавок можно и погореть, ежели попадёшься. Ибо наличие деньжат наводило на подозрения: не шляется ли их владелец по крутарским зонам, втихаря разлагаясь? А загреметь по такой малости в селькоммуну никому не хотелось. Впрочем, говорили, будто отдельным блюстам денежки полагаются – чтобы те могли надзирать и за крутарями, не привлекая внимания. Правда, Вадим цинично полагал, что доверенные соглядатаи больше «оттягиваются» в кабаках да со шлюхами (о этот сладостный дух разложения!), чем радеют о порученном деле, – но здесь им даже сочувствовал. В любом случае подобных шустриков не стали бы привлекать к расследованию банальных убийств. И кто ж тогда посеял монетку – неужто всё-таки замешаны крутари? «Пошла муха на базар…» И вправду, что ли, наведаться к ним? Вдруг чего знают…
Как уже поминалось, единый некогда город был разделён теперь на три плохо стыкующиеся части: пресловутую Крепость, всё теснее смыкавшуюся вокруг Центра, но кое-где выпустившую отростки до окраин; беспорядочно разбросанные «вольные зоны», где жировали частники с крутарями; и районы, не пригодившиеся ни тем ни другим, пустующие либо заселённые маргиналами – опустившимися бездельниками и побирушками, которых гоняли брезгливые крутари, а от блюстителей они бегали сами, потому что в Крепости их ловили и направляли в сельские коммуны, удрать откуда было непросто.
Подбрасывая монетку на ладони, Вадим задумчиво созерцал загаженное обмелевшее озерцо, в тёмные воды которого давно не тянуло окунуться. По ту сторону, на изрядном удалении, мелькали одиночные фигуры, торопясь пересечь одичалый, погружённый в сумерки парк, тревожно шелестящий ветвями. Слухи о новой мясорубке уже разошлись по Крепости, и никому не хотелось из зрителя превратиться в участника. Хотя, говорят, дважды в одну воронку… Не желаете проверить?
Итак, варианты. Конечно, после подобных эксцессов первыми на ум приходят именно крутари: во-первых, у нас принято искать виновников на стороне; во-вторых, уж они не устрашились бы изрубить человека на куски – если в этом была выгода. Но что за польза вытворять такое с безобидной и глупенькой девицей, никоим боком их не касавшейся? В худшем случае крутари устроили бы с ней группёшник, хотя это противно их кодексу. Даже убивать бы не стали: зачем – кому она сможет пожаловаться? Эти ребята брали что хотели, а что не могли взять, покупали или выменивали. Но не злобствовали без причины и расстройством психики страдали редко.
Следующими из посторонних следовало помянуть маргиналов, которые и вовсе невесть о чём думают. Мало что им взбредёт в голову? Детей-то они точно таскают. А уж чего делают с ними дальше: сжирают ли, воспитывают на свой лад, заставляют танцевать нагишом вокруг костра, бия в бубён, – про то ведают лишь репрессоры. И если стая этих лохматых, провонявшихся, засыпающих на ходу… Нет, на гиен они не тянут, как бы ни хотелось. Да гиены и не управились бы с таким эффектом: здесь ощущались хищники покрупней!
Ещё болтали о некоем жутком зверьё, с недавних пор заведшемся в губернских лесах и якобы сильно досаждавшем глухоманцам. Однако кто из крепостных видел в последнее время хоть одного глухоманца, не говоря про зверей? Из ближних сёл ещё заглядывали в город, но в Крепость – никогда. Ибо подчинённые ей селяне смирненько сидели по своим коммунам, будто по кочкам, и ждали нечастых блюстительских обозов, поставлявших коммунарам наборы – по слухам, и вовсе нищенские. Всё-таки городские жили сытнее, потому как ближе к правителям: а ну как воззавидуют?
Нет, решил Вадим, если зверьё существует, то в город носа не кажет, иначе бы засекли. Может, как и меня, его напрягает здешняя атмосфера; или же его сюда не пускают, накрыв Крепость невидимым колпаком, как сделали это с губернией, – но звери тут ни при чём. Кто сие вытворяет, не так приметен, к тому ж умеет не мозолить глаза – это человек… во всяком случае, по виду. А что за потёмки в его душе, покажет вскрытие. Дай бог, чтобы этим пришлось заниматься не мне.
И в расположении мясорубок не проступало системы. Они случались то в чаще, то на пустыре, то между домов, и лабиринте старых заборов, то внутри зданий. Не в самой глубине Крепости, но и не вблизи её границ. Не тяготели ни к какому-либо центру, ни к маршруту. Будто кто-то громадный вслепую тыкал в город пальцем – а уж каким образом под палец попадала очередная малышка, другой вопрос… конечно, если вопросы тут уместны. А если это «божественная непостижимость»?
Завершив осмотр, Вадим обнаружил ещё одну особенность, будившую в сознании странные картины. Кору одного из старых вязов, метрах в двух от земли, пересекала глубокая свежая царапина, треугольная по сечению, – будто кто-то, пробегая, задел дерево шипастым плечом или боком… Но тогда что ж это была за громадина?
Вадим прислонился к дереву и покачал головой: его собственное плечо пришлось на полметра ниже, хотя ростом не обделён. Или это проделывалось в прыжке? Или же нам морочат головы!.. Если так, то исполнялось это деликатно, без нажима, в расчёте на тонких ценителей – из которых здесь побывал, наверно, один Вадим.
