Я, колдунья и полосатый кот (СИ) - Волков Игорь Владимирович

Раздалось хлюпанье, словно кто-то глотал жидкость. Шумный выдох. И опять слегка нетрезвый бас:

— Вкусный же рассол у Агриппинушки родимой! Аки водица спасительная льётся по истерзанному горлу, к жизни возвращая.

Обладатель голоса тихо хрюкнул, икнул и продолжил шумно возвращаться к жизни. А ко мне вернулось зрение, и я старательно всматривался в темноту над печью, откуда доносились все эти звуки.

— Вот скажи мне, добрый молодец, пошто кривда окаянная в мире творится?! Чтобы я — писаный красавец, огонь в глазах, да в такую скотину превратился! А добрая моя хозяюшка-голубушка терпит меня. Душой — ангелица, право слово! Хоть и любит приложить катанками для порядку.

Кажется, знакомство плавно переходит в исповедь, а я до сих пор не вижу владельца басовитого голоса. Пьяные нотки ослабели, им на смену пришли интонации вины и чистосердечного раскаяния. Так искренне раскаиваются только алкоголики, пьющие с завидной регулярностью. И с не менее завидной регулярностью каждый раз обещающие родным, что вот этот был — точно последний.

Нащупав брюки, я присел на скамью и надел их. Накинул сверху рубашку. Так-то лучше. Не светить же грязным бельём после приключений в тумане. Одевшись, подошёл к печи поближе. Пора рассмотреть страдальца.

Серый упитанный кот, сидящий на печи совершенно по-человечески, свесив задние лапы, держал в передних глиняный кувшин. Чуть окосевшим взглядом осмотрел меня с ног до головы. Дёрнул ухом. Громко икнул.

Я вздрогнул. До меня никак не доходило: это ОН со мной говорит?

Словно затем, чтобы развеять сомнения или добить окончательно, кошачья пасть зашевелилась в такт словам:

— Рассольчику хочешь? — лапы протянули мне кувшин.

Я машинально взял посудину, зачем-то заглянул внутрь, убедившись, что и впрямь — рассол. А потом в глазах потемнело, послышался грохот, вскрик, и всё накрыло тьмой.

Спустя какое-то время из темноты донеслись звуки. Сначала бессвязные. Потом разделились на два голоса — сварливый женский и оправдывающийся басовитый.

— Свинёнок ты окаянный! Што ты гостю казал, почему он обеспамятовал?!

— Голубка моя! Рассольчику только предложил, от души оторвал, угостить хотел!

— А кровь откель у него на лице? Поцарапал?!

— Ни единым коготком не тронул, хозяюшка! Да разве ж это когти? Где ж мои коготочки-то прежние-е-е...

Послышались всхлипывания и короткие подвывания. Кто-то всплеснул ладонями.

— Да что ж это творится! Один в беспамятстве мне половицы вытирает, второй ревёт аки дитятя! До вас ли мне теперь, когда беда такая!

Раздалось шуршание, полилась вода, до меня дошел приятный травяной запах. Траву заварила, меня в чувство приводить?

— А што за беда, Агриппинушка? — сквозь всхлипы и икоту вопросил бас.

— Ты совсем разум потерял, окаянный, за своим пьянством! Не чуешь нешто?!

— Каюсь, ангелица моя долготерпеливая! Только глазоньки раскрыл, дополз до горницы, рассольчику отыскал, добра молодца приветил, покуда он в окошко-то лез. Большего не знаю, не чую!

Молчание. Мое лицо ощупывают нежные пальцы. В голосе слышно напряжение.

— В окошко лез?

— В самое что ни на есть, красавица моя!

— Это откель же он в окошко лез, где ходил, пока я... — Агриппина перешла на шёпот, и я перестал различать слова.

Кажется, она отошла. Я уже совсем пришёл в себя и раздумывал, стоит ли теперь открывать глаза или лучше прикидываться обморочным дальше. Как-то не понравились мне интонации колдуньи в последней фразе.

— А-а-а-а-а!

Ледяная вода плеснула в лицо, вырвав из раздумий. Я резко сел, оглядываясь и закрываясь руками.

— Полно почивать, молодяжнек, — строго пояснила Агриппина, возвышаясь надо мной, сжимая деревянное ведёрко.

Я осмотрел себя — снова всё сушить. Стряхнул воду с рук.

— Дам тебе сухое, не егошись. Только расскажи сначала, где носило тебя, Юра? Откель кровь на лице?

Вот сейчас её голос совсем суровым стал. Куда делся ставший привычным юморной настрой? Ох, надо придумать что-то безобидное, но объясняющее всё. Сказать часть правды — это ведь не ложь? Надеюсь, у нее нет травы — сыворотки правды?

А кот этот? Говорящий. Может, меня проглючило после тумана? Поднял взгляд — нет, не глюк это был. Сидит на скамье за столом, смотрит на меня умильно всё ещё косоватыми глазами. Подпёр лапой морду, усы топорщит, ушами шевелит. Размером — с мейн-куна здорового. Но на вид, самый обычный Васька: серый, в тёмную полоску, глаза ярко-зелёные. И взгляд — разумный, осмысленный. Звери так не смотрят.

Я встал, продолжил отряхиваться от воды и рассола. Пролил на себя, когда упал на радостях от знакомства с говорящим котом.

— Ты с ответом не тяни, Юра. Шибко не люблю я маяться в ожидании, — с угрозой протянула Агриппина, нахмурившись.

— А что отвечать? Ничего такого, проснулся ночью от кошмара, язык прикусил. Кровь растеклась по губе, не глядя вытер, след остался. Темно же. А потом смотрю — туманище! Вышел в окошко, чтобы дверями не скрипеть. Полюбовался, вокруг дома походил. Потом крики услышал из села. И решил, что лучше вернуться. Обратно вошёл так же, через окно. С Василием, вот, познакомился.

— Василием Восьмым Солнцеликим! — важно добавил кот.

Я развел руками, изобразив на лице самое простодушное выражение, на которое был способен. С таким же буду пояснять начальству, почему нажал на рубильник, коврик не подстелив. Кадка, пальма, все дела.

— А в беспамятство пошто упал? Половицы все рассолом залил.

— Так, неожиданно, кота говорящего встретить. Не справился с радостью! Эмоции захлестнули.

Агриппина удивлённо подняла брови. Зато угрожающее выражение сошло с лица.

— Тоже мне, нежданность. Кот говорящий. А пошто б ему не говорить?

Травница прошла в кладовку, вернулась оттуда с тряпичным ворохом и дерюгой.

— Пойди во двор, обмойся. Там вода дождевая в кадке у крыльца. Держи ковш. Этим утрёшься, — она протянула мне деревянный ковш и дерюгу, — а вот сухое, — сунула в руки льняную одежду.

Спрашивать, откуда у неё мужская косоворотка и широкие штаны с ремнём, явно ей не по размеру, я не стал. Схватил всё в охапку, и, радуясь тому, что допрос прекратился, выскочил в сени.

Меня не смутило предложение помыться водой, в которой мылась травница. Даже в голову не пришло подумать о каких-то заразных болезнях. Колдунья была так прекрасна в лунном свете, о чём волноваться? Она болезнь любую излечит, если вдруг угораздит.

У бочки меня всё же ожидал сюрприз. Вода в ней оказалась кристально чистой. Видно древесные узоры и каждую дощечку. Свалив чистую одежду с дерюгой на лавку, я разделся. Начал черпать ковшом воду и поливать себя, оттираясь подобием мочалки из чего-то похожего на спутанные волокна древесной коры.

Солнце встало уже высоко, но до полудня время было. Лето здесь не очень жаркое. Ветерок обдувал мокрое тело, мурашки гуляли по рукам, только чувство облегчения после чистой воды перебить было невозможно. Я уже почти закончил, когда захотелось обмакнуть голову целиком в воду. Взялся за края бочки, наклонился и отдёрнул руку, почувствовав пальцами что-то склизкое.

Пальцы стало печь. Слабо, но заметно. С недоумением осмотрев их, я почувствовал холодок в желудке. Слизь, по ощущениям та же самая, что осталась на руке после облизывания тварью из тумана. Цвет я ночью не разглядел, но на ощупь похожа! Да и бесцветная она оказалась. Я поспешно вытер руку, помыл, начал вытираться насухо дерюгой. Заодно осматривая бочку со всех сторон, внутри и снаружи. Других следов слизи не обнаружил.

Интересно, как эта субстанция оказалась на бочонке, в котором мылась наша с Василием хозяюшка? Она с этой тварью из тумана дружит? Вряд ли побывала у неё в пасти, на травнице ни одной царапинки не разглядел, когда она меня водой поливала. Или следы тщательно скрыла. Раненой она точно не выглядела. Так расспрашивала меня, что я делал за окном... Может, испугалась, что я её видел?