За что убивают Учителей - Корнева Наталья Сергеевна
Не может быть. Нет, нет, не может быть! Неужели история повторяется? Неужели вновь затмилось Красное Солнце Лианора? Неужели окончилась благостная эпоха Второго Рассвета?
Какие-то обрывки слов, давно забытые названия всплывают в голове, но самого главного имени среди них нет.
– Как меня зовут? – с невольным ожесточением от этой беспомощности спрашивает он.
Элиар качает головой.
– Прошу простить, но вы должны вспомнить сами. Ваш ученик не может называть мессира по имени в лицо. Это недопустимо. Могу сказать лишь, что на долгие годы ваше имя стало и моим именем тоже.
В этих словах слышатся отзвуки какого-то сильного чувства, не разобрать в точности, но оно не оставляет равнодушным ни одного из них. Может, гордость, а может, горечь?
Что-то в прошлом глубоко тревожит. Но, хоть убей, он не может вспомнить, что именно.
Он не может вспомнить вообще ничего!
Тем временем кровотечение усиливается, и силы окончательно оставляют его – даже удерживать вертикальное положение тела становится затруднительно. Пожалованные ему статусные одежды Черного жреца слишком тяжелы для этого хрупкого юного тела. Какой позор! Мог ли он подумать, что доживет до такого дня?
Элиар бережно подхватывает заваливавшегося на него изнуренного ритуалом Учителя и, более не тратя времени на разговоры и разъяснения, плотнее закутывает его и несет прочь из святилища.
Его светлость мессир Элирий Лестер Лар, Совершенный, Красный жрец, прямой потомок небожителей, рожденный на Утонувшем острове.
Истекающий нечистой кровью, беспомощный как дитя и проклинающий собственную невиданную слабость в теле принесенного в жертву мальчишки-полукровки.
Определенно, то был несчастливый день.
Глава 3. Цветущие пионы, острые шипы. Часть 1
Эпоха Черного Солнца. Год 359.
Сезон начала весны
Рыба показывается из-подо льда.
День четвертый от пробуждения
Бенну. Цитадель Волчье Логово
*киноварью*
Одеяло за одеялом быстро пропитывались кровью и заменялись новыми.
Обильное горловое кровотечение в конце концов удалось остановить, но жизнь едва удержалась в беспомощном пленнике нового тела: из-за значительной кровопотери он был крайне истощен и, как ни пытались лучшие лекари удержать его в сознании, очень быстро впал в беспамятство.
Это могло привести к худшему варианту развития событий.
Хрупкое чужое тело было нездорово: его мучил то озноб, то невыносимый жар, то приступы внезапного удушья. В крови неясно шевелилась древняя сила. Кровь тяжело перекатывалась, гулко билась, уловленная тесной паутиной вен, а каждый удар сердца отзывался тягучей, изнуряющей болью. Голова раскалывалась на части.
Новое тело Красного жреца боролось само с собою, точнее, кровь принесенного в жертву молодого человека боролась с созревающей в венах совершенной кровью небожителей, воспринимая ее как угрозу, как нечто чужеродное. Конечно, то была неравная битва: священная лотосная кровь всегда одолеет смертную. Но пока борьба еще шла, кости ломило, суставы немилосердно выкручивало, и навалилась такая слабость, что не удавалось даже открыть глаза или произнести вслух что-то осмысленное.
Сквозь тягостный сон и дрожь лихорадки порой доходили до сознания смутные внешние ощущения. Вот чьи-то прохладные пальцы дотрагиваются до горячего лба, заботливо расправляют свежую повязку, смоченную разведенным водой ароматным яблочным уксусом. Сладковато пахнет камелиями, будто кто-то без жалости отломил цветущую красным ветвь зимней розы и принес сюда. И этот кто-то пытается поить его медовым, немного приторным настоем трав, осторожно, по капле заливая снадобье в иссушенные жестоким недугом губы.
Камелия… Лепестки насыщенно-красные, как пылкая взаимная любовь, и такие же недолговечные. Это значит – зима осталась позади. Наступил первый весенний сезон, олицетворяющий собою переход прошлого в будущее. Как возмутительно символично.
Но тело отвергает протянутую ему руку помощи: тело не хочет жить. Смешно сказать: он не имеет никаких ран и не нуждается в перевязках, однако в первый же день едва не истек собственной благородной кровью. Определенно, для столь сложного ритуала подошел бы более крепкий организм. Да и для магии красного цвета в будущем потребуется мощная жизненная сила, которой тут нет и в помине: он находится на пороге смерти, одной ногой по-прежнему стоя в небытии.
А может, дело здесь вовсе не в слабости нового тела? Может, дело в том, что душа не желает покидать небытие?
Стоит прекратить бороться – и душа возвратится в покой. Морские течения унесут прочь и укроют от прошлого, которое совсем не хочется вспоминать. Только дыхание океана будет слабо колыхать холодное сердце, пустой раковиной перекатывая его по улицам прекрасного Лианора.
Вода, вода. Непривычный штиль встревожит тишиной. Само небо утонуло здесь, в зеркальной пучине, и звезды спокойно лежат на дне, как блестящий жемчуг. Не только звезды, но и белокаменные тесаные мостовые, по которым доводилось беззаботно гулять когда-то, еще совсем мальчишкой. Юность его прошла здесь.
Но все это в прошлом. Теперь же – Лианор пал и покоится на глубине, и просвечивает насквозь мутной зеленью волны, как призрак потерпевшего крушение величественного корабля.
О Лианор, ты поглотил тысячи жизней… и забрал и его собственное сердце.
Воистину, переменчивы благословения небожителей.
Почему же сохранились одни лишь невообразимо далекие, самые ранние воспоминания? Почему не помнит он событий более поздних?
– …Позвольте вашему ученику позаботиться о вас, мессир, – сквозь пелену дурноты слышит он все тот же гортанный голос, подернутый дымкой усталости и сдержанной печали. Печаль проступает неявно: так сквозь многие слои лака показывается подлинный цвет дерева.
Кажется, прежде не замечал он за своим учеником склонности к меланхолии, – так откуда такая печаль? Откуда, о небожители, взялась она в этом твердом голосе? В голосе, который, словно далекий маяк, выводит его из кромешной тьмы.
Тем временем Элиар берет в руки маленькую золотую чашу в виде цветка вишни, а в ней – темное, как кровь, багряное вино. Что это еще за новые методы лечения? По вогнутому лепестку чаши густое питие аккуратно стекает ему в рот, и становится ясно – это никакое не вино. Это и вправду кровь, и она пахнет лотосом.
Дивный аромат красного лотоса, тот самый аромат, что после кончины его несколько недель стоял в адитуме… Откуда он это помнит?
Мысли понемногу успокаиваются и наконец начинают течь медлительной густой патокой. Корабль-призрак неуверенно ложится на курс.
Удивительно, но он и вправду хорошо помнит корабли – большие галеоны с крылатыми серебряными парусами. Не помня самого себя, помнит пьянящее ощущение зыбкой палубы под ногами, помнит грозную мощь океана, которую они, непревзойденные мореходы, смогли приручить…
Чьи-то пальцы выпускают край покрывала и бережно собирают неприбранные волосы: растрепавшиеся, спутанные, они в беспорядке рассыпаны по подушкам. Так могло быть только в глубоком нездоровье, когда больного боятся лишний раз побеспокоить, дабы не усугубить плачевное состояние. Чужая рука случайно касается горла и цепенеет, будто пораженная необычной беспомощностью лежащего без чувств человека. Он смутно ощущает прикосновение запястья, и, кажется, на нем – ритуальный траурный браслет? Но уже в следующий миг голову ему осторожно приподнимают, высвобождая оставшиеся, сбившиеся за спину длинные пряди.
– Я вижу, ваша светлость, вы почти не хотите жить, – прислушиваясь к прерывистому дыханию спящего, тяжело резюмирует Элиар. Вот уже много часов подряд он молча сидит подле кровати и смотрит, как вздрагивает неспособное вырваться из тяжелого полусна тело, тихо лежащее на простынях. – Никто не в силах запереть дух во плоти против его желания, даже подобрав идеально подходящий сосуд. Если бы это и было возможно, подобное насилие претит мне. Однако ваша душа поверила моим словам и по своей воле откликнулась на зов. В этом решении я узнаю духовную силу того, кого называли когда-то Красным Фениксом Лианора… того, кто прежде не принимал поражения.
