Левиафан (СИ) - Ли Кристина

    - Это связано с твоим делом. Я более чем уверен, что они хотят привлечь азиата к висяку, который мы так с тобой и не раскрыли. 

    Я поднялась и подкуривая, прошла к окну, чтобы проветрить и открыть панель, вмонтированную в стену. Как только моя ладонь легла на сканер, место, где висела плазма сменилось широким экраном. Он тут же высветил эмблему нашего управления. Всего нескольких манипуляций мне хватило, чтобы открыть свой личный кабинет в системе и войти в профайл расследования, которое не давало мне покоя уже два года. С того самого момента, как мы обнаружили первую сожженную дотла церковь пастора Маккалахена в маленьком городке Ларзас на западе штата и жертву внутри самого храма. Именно оттуда всё началось.

    - И причина, вероятно, Майкл Ли. Один из бывших бойцов Клетки, который вытащил из пылающей церкви почти семь лет назад свою нынешнюю жену. Он очень тесно знаком с Нам Джун Мёном. А этот господин по данным управления в Вашингтоне мог быть причастен к тому, что произошло с бизнесом Эдварда Нильсона, - начал Рик, а я закончила:

    - А значит тесно знаком с нашим психом,  - я сделала тягу и наклонила голову на бок, всматриваясь в черты двоих азиатов, сфотографированных в числе студентов одного из самых крупных колледжей Сиэтла.

    - Тогда поджигателем церкви признали Эйна Сандерса. Сынка известного владельца фармакологической компании, которая по тихому толкала новый вид дури в гадюшниках Сиэтла, - Рик встал за моей спиной и перетянул фото жены Майкла, а потом двумя кликами пальцев по экрану показал фото мексиканского эмигранта Туретто и старшей сестры Греты Ли.

    - Изабель Делакруз, - я прищурилась и присмотрелась к фотографии девушки на фоне часовни той самой сожженной церкви в пригороде Сиэтла.

    - Погибла от передозировки, повлекшей инфекцию, в начале восемнадцатого года в стенах пансионата пастора настоятеля протестантской церкви. Ранее была осуждена окружным федеральным судом штата Вашингтон по нескольким мелким статьям, которые касались употребления и хранения наркотиков, проституции и мелкого хулиганства, а так же вождения в нетрезвом... - Рик присвистнул, посмотрев на уровень алкоголя в крови при задержании, - ...я бы сказал мертвецки нетрезвом состоянии.

    - Это не то, что может объяснить связь китайского психа...

    - Корейского, - поправил меня Рик, однако я только фыркнула и продолжила:

    - Какая к черту разница? Это всё равно не объясняет того, как он связан с религиозным фанатиком, сжигающим до тла церкви по всему штату, Родерик, - я скривилась, вспоминая список подвигов Тангира, - Слишком мелко для наёмника, вырезавшего усадьбу монгола.

    - В любом случае, подполковник Денали не стал бы отправлять в почти догоревший гадюшник спецов своего отдела, чтобы вытащить оттуда ненормального сосунка, лишь бы он там не сгорел заживо, - хмыкнул Рик, на что я прошлась по нему холодным взглядом, и опять посмотрела на фото, которые были перед моими глазами на экране.

    - У всего есть причина... - хищно прищурилась, и провела по экрану, чтобы выделить снимок жертвы самого первого пожара, тело которой не успело обгореть полностью.

    На шее девушки под волосами был весьма интересный след - клеймо. Подобные вещи не набивали как татуировки, которыми было буквально усыпано моё тело. Нет. Подобное выжигалось на теле, оставляя вместо рисунка рубец от ожога. И подобное не стереть ничем. Это останется с тобой на всю жизнь.

     Страшный, уродливый и посиневший шрам в виде выжженного клейма в форме полумесяца на затылке. Точно такой же как тот, который я скрыла и на своем теле с помощью одного из десятков рисунков.

    - Это не шрам от неудачного падения, - прошептала и застыв взглядом на обгоревшем лице, свернула программу и вышла из системы.

    "Таких совпадений на бывает..."

    - Очевидно нет. Как ясно и то, что нас упорно не хотят вводить в курс дела того, что происходит в других федеральных штатах, - голос Рика звучал резко.

    Я понимала его, поскольку опытный детектив такого управления, да и такой человек как Родерик, не переносил на дух, когда его пытались запутать свои же сослуживцы, ополовинивая информацию, которую отдавали в наши руки.

    - Ты слишком много куришь, - послышался внезапный шепот прямо возле уха, а жар голого и весьма приятно пахнущего мужского тела прямо вынудил на моём лице расплыться ухмылку.

    - А ты слишком много себе позволяешь в стенах, которые напичканы прослушкой и "глазами", Рик. Потому неси свои яйца обратно в свою конуру, и оставь меня в покое. Мы кажется, поставили точку в нашем горизонтальном родео.

    - Это ты точку поставила, мне больше нравится запятая, Мон-ник... - он протянул моё имя на французский манер, чем напомнил наш последний вечер у Елисейских полей.

    -  Очаровательное упорство. Ты случайно не выходец из Техаса? - я повернула голову слишком резко, и это стало моей ошибкой.

    Родерик бесцеремонно вжался в мои губы, и прямо всасывая их между своим ртом и зубами, гортанно прошептал:

    - Я всё равно добьюсь своего?

    - Ага, определенно ты мечтаешь стать евнухом прямо сейчас, Рик, - ответила совершенно спокойно, смотря в глаза мужчины, который в упор не понимал ни намеков, ни прямого текста, в котором я ясно дала понять, что между нами был просто секс.

    Однако видимо мой бывший, а теперь он во всех смыслах такой, решил, что я одна из тех женщин, которые мечтают выйти замуж и в восхищении пускать сопли и слюну на мужика, который им одел удавку на палец.

    Возможно, я бы этого хотела. И даже знаю, что так и было бы, будь я и дальше Невеной Мароди из Белграда, а не агентом ФБР Моникой Эйс из Нью-Йорка. Естественно я не просто так попала в ряды такой структуры. Дело в том, что человеком, спасшим меня от повторной продажи, но уже в руки ещё большей твари, чем та, которая измывалась надо мной годами, был бывший агент места, в котором я нашла себя.

    Нашла своё спасение и своего отца. Брайан Эйс удочерил меня, как только из Сербии пришли пустые документы. Никто не знал откуда взялась некая Невена Мароди, никто не хотел играться с сиротой, пережившей плен и рабство в Марокко. Поэтому единственным исходом для девушки без имени был год реабилитации в Центре штата Нью-Йорк, а следом репатриация вникуда.

    Меня бы просто привезли в Белград и оставили на центральной площади с восстановленными документами, которые по мнению американской стороны были подлинными, а по мнению сербской - я никто, и зовут меня никак. А значит я не могла пойти учиться, не могла найти нормальную работу, и никогда бы не стала той, кем я есть сейчас. Не получила бы шанс отпустить всю боль, и хотя бы на короткие дневные часы, забывать своё прошлое и всё, что пришлось пережить.

    Это не прошло бесследно. Это не исчезло с годами. Оно постоянно жило внутри меня, и заставляло в последнее время всё чаще окунаться в омут отчаяния. Потому что я знала ЧТО потеряла. Я понимала, что мне никогда не стать ни нормальной матерью, ни адекватной женой, а любовь... Её уничтожили люди, которым меня продавали как товар. Они покупали меня, как тело, в которое можно слить сперму и свою гадкую гнилую похоть.