Элли Конди - Атлантия
– Вовсе не обязательно тягаться с самыми лучшими пловцами, – шепнула мне Бэй. – Главное, добиться, чтобы меня допустили к соревнованиям, и выиграть несколько заплывов.
– Подожди-ка. – Сестренка сказала «меня», а не «нас». – А как же я?
– Нет, – категорично заявила она. – Это слишком опасно.
Наверняка причина опять заключалась в моем голосе. Так было всегда. Только на этот раз я не поняла, какая связь между голосом и заплывами.
– Понимаешь, Рио, – пояснила мне Бэй. – Что бы ты ни делала на людях, всегда есть риск, что тебя разоблачат. Выиграешь ты заплыв или проиграешь, тебе придется говорить со зрителями. Поэтому лучше, если ты будешь просто смотреть. Тогда ты сможешь мне сказать, если кто-то попытается сжульничать. Будешь следить за часами и увидишь, если Альдо что-то там мудрит с результатами.
Я поневоле начала злиться.
– Но если предполагается, что я не стану участвовать в заплывах, то с какой радости мне учиться плавать?
– А почему бы и нет? – удивилась Бэй. – По-моему, это вполне естественно. Ведь наш папа умел плавать. Тебе вообще не кажется довольно глупым, что большинство из нас не умеют плавать, хотя мы и живем под водой?
– Нет, не кажется, – ответила я. – Если в стенах города когда-нибудь случится пробоина, мы все так и так погибнем.
– Выкинь из головы эти мысли, – велела сестренка.
И мы начали тренироваться вместе: день за днем, бок о бок – вот только в заплывах я никогда не участвовала.
Альдо возвращается с объявлениями, которые надо повесить на стену, и шорох бумаги возвращает меня к действительности.
– Я могла бы плавать на ее дорожке, – говорю я.
Участие в заплывах – это своего рода связь с Бэй. Возможно, мне удастся приглушить таким образом беспокойство, которое пожирает меня изнутри.
Альдо удивленно приподнимает брови. Нетрудно догадаться, что ему по душе эта идея, он ведь хитрый и в то же время ленивый – не придется никого искать на замену Бэй.
– Когда вы вместе тренировались, то были с ней на равных, – замечает он.
– Да, – киваю я, – я ничуть не хуже сестры.
– Лично я не возражаю, – говорит Альдо. – Но ведь необходимо, чтобы и другие участники заплывов тоже согласились на замену. И еще мне надо дать знать зрителям. – Альдо делает жест в сторону стойки, где обычно принимает ставки.
Я согласно киваю.
– Приходи завтра, я скажу, что они об этом думают, – заключает он. – Пока!
Но я еще какое-то время стою там и смотрю на гладкую бирюзовую воду плавательных дорожек. Альдо искусственно подкрашивает воду, чтобы она выглядела более заманчиво. Впервые после ухода Бэй я чувствую себя немного получше. Может, если получится физически себя вымотать, то хоть мозг отдохнет, пусть даже просто выключится, пока я буду плыть и смотреть на дно: ведь в этот момент у меня останется лишь одна-единственная цель.
– Рио, – произносит кто-то у меня за спиной.
Искорка оптимизма мгновенно гаснет, и я снова погружаюсь в мрачную пучину.
Я узнаю этот голос, хотя и давненько уже его не слышала. Если точнее, то с маминых похорон.
Она здесь.
Майра.
Мамина сестра.
Женщина-сирена, из тех, кого люди называют ведьмами.
Та, которая, как я думаю, могла убить нашу маму.
А как еще объяснить то, что тело мамы нашли на пороге ее дома? И почему Майра ни слова не сказала, даже никак не попыталась объяснить причину, по которой мама тогда побежала именно к ней?
Когда я поделилась с Бэй своими подозрениями, она мне не поверила:
– Не может быть, Рио, родная сестра на такое не способна.
Я оборачиваюсь и смотрю на толпу людей на Нижнем рынке. Майры вроде бы нигде не видно. И все же я чувствую, что она за мной наблюдает. Может, хочет, чтобы я отозвалась?
Майра не знает, что я сирена. Мама была очень осторожна и держала это в тайне от всех, даже от собственной сестры.
Как-то еще в детстве я спросила ее:
– Но если у Майры необычный голос, то разве люди не могут заподозрить, что и у меня такой же?
– Нет, – ответила мама. – Еще никогда в одной семье не рождались две сирены. В Атлантии всегда верили, что голос сирены – это дар богов, он не может передаваться по наследству.
– Тогда почему же я должна прятаться? Значит, на самом деле это вовсе не дар, а наоборот?
Глаза у мамы стали невероятно грустными, и она сказала:
– Все это очень сложно, Рио. Понимаешь, это величайший дар, просто еще не пришло время, когда ты сможешь им воспользоваться.
– А когда оно придет? – заинтересовалась я.
У мамы не было ответа на этот вопрос, а вот у меня был. Это время придет, когда я поднимусь Наверх. Маме всегда очень нравилось, что я умею держать себя в руках. Она просто не догадывалась, что у меня это получалось только потому, что я не собиралась оставаться в Атлантии до конца своих дней. Я всегда мечтала, как однажды поднимусь Наверх и смогу наконец заговорить своим настоящим голосом.
– Майра – твоя самая лучшая защита, – пояснила тогда мама. – Именно потому, что у нее такой голос, никому никогда и в голову не придет искать других сирен в нашей семье.
Я снова слышу, как кто-то произносит мое имя. Всего одно лишь слово, и оно звучит только для меня: «Рио».
Я ускоряю шаг, прохожу мимо торговых рядов и палаток к нижним районам Атлантии.
Мне кажется, что я чувствую, как Майра идет за мной следом и нашептывает мне какие-то слова, но я не могу их разобрать, потому что они звучат за потоками воздуха, который перетекает сквозь стены нашего города. Я бессильна перед этим голосом.
«Неужели я тоже так могу?»
Если я заговорю своим настоящим голосом, то стану такой же, как Майра. Меня заклеймят как сирену, и люди станут меня бояться.
Теперь всякий раз, когда я встречаюсь с Джастусом, он отводит глаза. А ведь он слышал, как я произнесла всего одно слово, но и этого оказалось достаточно – с тех пор он держит дистанцию. Вообще-то, это правильно, так безопаснее для меня же самой: казалось бы, я должна радоваться, но мне грустно. Джастус был лучшим другом мамы. Он самый добрый из священнослужителей, и мы с Бэй надеялись, что после смерти мамы его выберут Верховным Жрецом.
Но вместо него выбрали Невио.
Мимо меня проходит компания подростков. Которые смеются и оживленно болтают. Они скользят по мне равнодушным взглядом. В какой-то момент у меня возникает желание окликнуть их своим настоящим голосом. Я могла бы играть парнями, могла бы сделать так, что девчонки стали бы мне завидовать и сильно пожалели, что когда-то не замечали меня.
– Привет.
Голос притягивает и очаровывает. На секунду мне кажется, что это я заговорила. Но я не произнесла ни слова.
Снова Майра. Она стоит напротив меня в черной мантии. Волосы у нее распущены, черты лица слишком резкие, совсем не как у мамы, и в то же время сразу бросается в глаза, что они похожи. Я никогда раньше не видела ее так близко.
– Мне надо поговорить с тобой. О вашей маме. И о твоей сестре.
Мне так хочется ответить своим настоящим голосом: «Нет, ничего этого тебе не надо». Но я так долго хранила молчание, что теперь просто не вижу в этом смысла. Разрушить все только ради тетки, которой, по большому счету, плевать на меня?
Я прохожу мимо нее. Майра идет следом. Я слышу ее шаги у себя за спиной. Я чувствую всю пропасть потери, когда она произносит: «о маме» и «о сестре». Эти слова эхом отдаются у меня в мозгу, как будто мой череп – холодный пустой храм, в котором не зажгли свечи.
Я всегда знала, что если останусь Внизу, то потеряю себя, и чувствую, что это уже начинает происходить.
– Рио, – повторяет Майра, – я была в храме, когда Бэй ушла Наверх. И я слышала, как ты заговорила.
Я останавливаюсь.
Значит, не один только Джастус меня слышал.
– Я всегда подозревала, что и ты тоже сирена, – говорит Майра. В ее голосе так отчетливо звучат счастливые нотки, что меня даже передергивает. – Если ты чего-нибудь хочешь, – продолжает она, – или если тебе что-то нужно, я могу тебе помочь. Знаешь, я ведь помогала твоей маме. Океания, даже будучи Верховной Жрицей, признавала, что ей нужна моя помощь.
Это ложь. Мама гордилась бы мной, если бы услышала, каким ровным и невыразительным голосом я ответила Майре, хотя на самом деле мне хотелось закричать.
– Маме ничего от тебя не было нужно. У нее были мы. Мы с Бэй.
– Есть вещи, о которых ты можешь рассказать только сестре, – парирует Майра. – А есть и такие, о которых ты больше никого не можешь попросить.
Ее голос звучит все тише и печальнее, он словно бы отдаляется, хотя собеседница стоит прямо передо мной. Это сбивает меня с толку.
