Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд
— Так и сказал.
— А Лиза-то чо?
— А чо? Домой побегла, успеть бы щас под своим мужиком поваляться, чтобы летом-то дома посидеть.
— Шо ж за язык-то у тебя, вот как у той коровы…»
«— А ты побольше масла на блины клади, и варенье тоже. Оно, если сейчас не съестся, потом хорошо будет.
— Да вроде как нельзя печь блины до весны-то?
— Дууура, блины завсегда можно! И рыбки туда же подкинь, вяленой, штоб он вкус домашний не забывал.
— А какой мальчик-то был, помнишь?
— Ну так, может, и расколдуется.
— А вроде ему и так ничо.
— Тебе б такое ничо!
— Плюнь три раза! Да смотри, штоб не в тесто!»
«— А как с ним такое стряслось-то?
— Да переколдовал чего-то там, говорит.
— Ой, знаем мы такое „колдовал“. Увижу, что в сторону леса идешь — прокляну!
— Да ладно, у меня-то своя голова на плечах.
— Ты давай смотри, все остальное не потеряй!»
* * *Вернулся Рон на следующий день утром, прилетел, весь сияющий, усталый, держа в когтях огромную корзину деревенской вкуснятины, и немедленно завалился спать аж до самого вечера.
Для Тесса же, пребывавшего в обалдении последние сутки — после того, как сообразил, в каком виде отправил в деревню ученика — возвращение Грина стало в первую очередь знаком, что таки все с парнем в порядке, и выглядит он — как надо.
Можно было выдохнуть раз и навсегда. Сфинкс был нормален.
Для сфинкса Грин и вправду был нормален, а вот человек устал бороться с его более чем обременительными привычками. Днем Рон теперь по большей части лежал, подобрав под себя лапы, кутался в крылья, прикрывал глаза и грезил, сам не зная о чем. Если его дергали, раздражался так, что потом сам себе удивлялся, бил по бокам хвостом, снося все на своем пути, и замирал опять в сонной полудреме.
Вечером он оживлялся, принимался за дела, несмотря на слабые человеческие глаза, плохо приспособленные к темноте. Грин бродил вокруг дома, читал, попытался залезть в мастерскую — не получилось, а однажды поймал себя на том, что метит территорию вокруг жилища Тесса, как кот, когтями и секретом. Осознав такое безобразие, Грин очень смутился и озадачился, но дело свое животное доделал, хотя бы так обозначив для остальных зверей — и оборотней, если таковые случатся, — извечное «мое!» на весь этот дом, а заодно и мастера впридачу.
Еще пару дней он даже днем выползал дремать поближе к лесу, потому что погода позволила, и высыпался на воздухе гораздо лучше, чем в доме. А потом, в дневной грезе поймал себя на мысли, что воспринимает дом, как бревенчатую пещеру, от такого открытия аж застонал тихонько, долго и жалобно смотрел на Серазана.
Поужинал, вечером накрыл Серазана крыльями, прижался щекой, кисточкой провел по лбу Мастера, стараясь подольше подержать ощущение покоя, посидел так рядом, попрощался и ушел в ночь.
Насовсем.
Глава 15
Блейки Старр, бывший пилот эскадрильи Канис, бывший лучший гонщик Ковчега ЗХХЗ смотрел на Табрийское море, светло-серое, мерцающее и туманное, и рассеянно удивлялся, как незаметна при зимнем штиле линия горизонта, а далекие парусники словно плывут по небу, аккуратно огибая нежно-голубые разрывы в облаках.
Блейки Cтарр был влюблен, как мальчишка, в это неспокойное море и в старинный город с нежным, грассирующим именем Лерей, который вырос на кромке продуваемой всеми ветрами степи и соленого прибоя по прихоти человеческой, с красивыми правильными улицами, обсаженными вековыми деревьями, с узкими квадратными двориками, вымощенными камнем, с вечным мокрым бельем, которое, словно флаги, свешивается с веревок на верхних этажах, и с дребезжащими жестяными конками, которые исправно курсируют из конца в конец города дважды в сутки.
Это чувство было не передать словами — оно возникло четыре с небольшим года назад в тот момент, когда Блейки после долгой лихорадки открыл глаза, увидел над собою девушку Ганю, светлую, загорелую и дородную богатыршу на выданье, отхлебнул куриного бульона, услышал мерное дыхание моря — и понял, что реальность, от которой он успешно бегал вот уже двадцать с небольшим стандартных лет, все же нагнала его и заботливо охомутала вот здесь вот, на этой узкой кровати с полотняными простынями, от которых исходит слабый запах йода.
— Папа думает, что он приволок в дом пацана с гор, — объясняла Ганя между тем, заботливо засовывая в Старра бульон ложку за ложкой, — но мне зачем-то кажется, что он сильно заблуждается. Ты кушай, кушай, а то тебя рассматривать — это ж обо все кости порезаться можно!
Блейки покорно кушал, смотрел на Ганины обильные формы, и вся жизнь проносилась у него перед глазами, как в мнемохрониках: вот он, бездельник из интерната, начисто заваливает экзамены ради очередной виртуальной гонки, вот он же откатывает задачи на армейских тренажерах, вот бесконечные уровни тренировок, а вот первый бой палубного пилота Старра — его радиоуправляемый модуль сжег уже не виртуальную, а реальную боевую единицу — но Старру было наплевать, кто и что стоит по ту сторону экрана — уклониться от выстрела, выполнить миссию, пройти дальше… Если модуль будет уничтожен, поднять на крыло следующий, и все это — не покидая надежной капсулы пилота, который в действительности никуда и никогда не отрывается от палубы.
Старр был лучшим, и не только потому, что в учебке не стеснялся с чит-кодами, а в реальном режиме интересовался изнанкой программы управления чуть больше, чем положено пилоту. Старр умел разговаривать с техобслугой и с инструкторами по боевой, и по возможности старался как можно точнее знать, где чья техника находится в данный конкретный момент, что, конечно же, грубо нарушало рамки сдержанного мабрийско-армейского общения. Но зато с уже имеющимися данными тот же Старр умел грамотно строить свои миссии, чувствовал противника, моментально замечал и затыкал дыры в огневой защите. Но все это не оказалось хорошим оправданием для трибунала, когда однажды в азарте реального боя он сжег не два и не три — а все доступные ему боевые модули, да еще и взломал код соседней эскадрильи, прихватив и оттуда еще два звена.
После такого Старра запросто могли бы пустить в расход — но судьба пожала плечами и предложила парню самоубийственный шаг в нестабильно работающие врата — техником аппаратов слежения, и Старр, не читая, подмахнул все, что предложили, чтобы оказаться в неожиданно нестерильном мире разведывательно-исследовательской базы Морана. В горах он прожил месяца четыре, тупо соображая, что же это за миссия, днем контролировал мобильные модули на территории, а по ночам комкал одеяло в поисках хоть какого-то пульта управления, чтобы там была «настоящая картинка» и запас боеприпасов, и гашетка под большим пальцем правой руки.
