Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом
Помакнув перо в чернила, я с беглость достойной настоящего прозаика принялся заполнять лакуны Гонзаговского опуса.
"Старая ведьма, принимавшая у маменьки разрешение от бремени, по-разбойничьи присвистнула от удивления, заполучив меня в свои руки.
— Кто? — спросила маменька слабеющим голосом. — Мальчик?
— Мальчик, мальчик! И даже очень! — ответила ей старая карга и добавила, — Жаль не доживу до поры, когда вырастит!
Ответ старухи маменька не слышала. Силы покинули несчастную роженицу. Старуха укутала мое тщедушное тельце в рванье и ремуги и сунула в люльку, в компанию дрыхнувшему старому коту. Затем, нажевав хлеба и мака, сплюнула ожувки в тряпицу, завязала узел по больше и засунула мне в рот.
— Неча попусту голосить — людей беспокоить, — выговорила он мне. — Прочухается твоя мамаша, тогда ори хочь до усеру. Сама нагуляла, сама пускай и нянькается.
Старуха ошиблась. Нянькаться маменьки не пришлось. Родильная горячка, развившаяся из алкогольного отравления, свела несчастную в могилу. Она так и не приласкала меня ни разу, не допустила прильнуть к своей материнской груди, напиться целебным молоком. И пришлось мне сосать залапанные титьки деревенской толстухи, которую мой папан записал в кормилицы.
Мое рождение и смерть жены ни смогли отвлечь моего беспутного родителя от основных его увлечений. Верховая охота, беспробудное пьянство и погоня за юбками занимали все свободное ото сна время. Предоставленный на попечение безразличной ко мне кормилице, я рос, что бурьян в поле — сам по себе. Впрочем, говорить о полном невнимании со стороны няньки, значит исказить истину. Стоило придти к ней какой-нибудь товарке, как меня тут же кликали в низ, в кухню. Если я отказывался явиться на зов, приводили силой, заставляли влезть на табурет и снимать штанишки. Иногда нянька брала портновский метр, что используют для обмера и прикладывали к моему пипи. Тыкая пальцами в деления, обе долго считали. При случае к ним присоединялась прыщавая прачка, выказывавшая неподдельный интерес к результатам геометрических опытов. Иногда старухи просили её:
— Подгорячи мальчонку!
Прачка, немало не стесняясь, задирала подол и демонстрировала мне волосатые ляжки и низ живота. Тогда я еще не знал, чего они добиваются, потому сильно пугался и громко ревел. После чего меня хлестали по заднице портновской снастью и гнали прочь, обзывая нюней и сопляком. Так продолжалось раз за разом, пока в одно прекрасное время, не погрешу против правды, оно действительно так, мой пипи повел себя странно. От осторожных касаний няньки (дело было при очередном обмере), он, раздавшись до угрожающих размеров, вздыбился к верху.
— Вот это балумба! — болезненно тихо произнесла моя нянька, да так и померла с выпученными глазами. Её товарка, причитая и осеняясь охранными знаками, забилась за бадью с помоями. Старая повариха, в ужасе повалилась на печку и на смерть обварилась гороховым супом. Прыщавая прачка, запрокинувшись на скамью, надсадно ревела дурным голосом.
— Подсадите его на меня! Ну, подсадите же!.."
Отведенное место закончилось. Закончилось и желание напрягаться в беллетристике. С облегчением человека, сотворившим невиданное дело, привстал сунуть перо в прибор. Падая обратно в кресло, я по неосторожности зацепился рукавом за одну из фигурок чернильницы. Роскошный набор опрокинулся. По счастью жидкости в чернильнице было мало и столешница не пострадала. Маленькое неприятное происшествие означилось любопытным открытием. Одна из нимф оказалась тщательно замаскированной печатью. Большой, гербовой, фамильной, графской, официальной — всей сразу и той, что искал!
Нет ничего тайного, что бы ни стало явным, — укорил я отсутствующего хозяина за излишнюю конспирацию. Печать я вернул на место.
Побездельничав в удобном кресле, я с неохотой встал. Все-таки, до чего не завидна судьба шпионов и диверсантов. Пока окружающие придаются радостям и порокам жизни, приходится вести следственно-розыскную работу. Перед уходом, я позаимствовал из гонзаговской коллекции новый меч. Свой, ворованный в лектуровской тюряге, засунул с глаз долой дальше на полку. Кроме меча для полноты экипировочного комплекта прихватил дагассу в ножнах из рога и серебра.
Выйдя из оружейной, приказал покорно меня ждавшему Арно.
— Веди в библиотеку.
Библиотека оказалась рядом, через пару дверей. Под ногами пушистый и мягкий ковер. Перпендикулярно окну стеллажи с рядами книгами. Стол попроще, чем в оружейной, но удобней. Кресло с жесткой прямой спинкой — не побарствуешь. Письменный прибор поскромнее. В смысле размера. А по содержанию… Кгх!.. Победили фавны.
Наученный опытом я без хлопот нашел под фигурками малую печать для внутренних служб. На этом интерес к шпионажу меня покинул. Я развалился в кресле обдумать дальнейшие свои шаги. Где соломки подстелить, чтоб помягче упасть и как рыбку съесть и на х… не сесть… Напрягал извилины с час. Много чего надумал, не зря говорят, дурень думкой богатеет, так что от надуманного богатства потянуло в сон.
Потянувшись до хруста в костях, встал. Отстегнул рыцарские железяки и швырнул под стол. Выглянув за дверь, приказал слуге принести бутылку мадеры. Пить я не собирался. Необходимость оправдать свое отсутствие в спальне законной супруги подвигла меня на подобное ухищрение. Подперев входную дверь креслом, я завалился на ковер. Прикинув, чем займусь завтра, (ох, уж это завтра! премьера "Женитьбы Фигаро" в моей постановке!) я уснул сном честного человека. Кошмары и призраки меня не тревожили.
12
Не успел колокол отбить первый Септ, а жизнь в доме Гонзаго забила ключом. Генератором всеобщей суеты выступал ваш покорный слуга. Уподобившись капитану на тонущем корабле, я сыпал распоряжения и орал на слуг.
— Вызови мне сеньора Маршалси, — чуть ли не взяв за глотку, требовал я у перетрусившего до икоты коридорного. — Если спит, разбуди, если ест, пусть поторопится!
Посыльный рванул, как ошпаренный.
— Ты! — орал я, брызгая слюной и тыкая пальцем в грудь очередному гонцу, — Внемли, аки Святым небесам! Передашь слово в слово! Капитану Хедерлейну явится ко мне с докладом.
— А если сеньор капитан отсутствует? — попытался уточнить слуга, воздев на меня молящий о помиловании взгляд.
Миловать в эти минуты я никого не собирался.
— Из-под земли достань! Понял! Из-под земли! Иначе закопаю по уши на грядке с капустой!
Слуга от отчаяния попытался выйти в окно. Я поймал его за фалды ливреи и пинком выкинул за дверь.
Следующий прихлебай отделался не так легко.
