Евгения Лифантьева - Железный герцог
Арчи сжался в комок, но Генрика, решившись, спрыгнула с лошади и выступила из-под защиты морока:
— Здравствуй, шаман!
Солдаты остановились, не впуская из рук обнаженных сабель.
— Да ты девка! — хохотнул тот, кто пил зелье. — Что потеряла?
Генрика, не таясь, подошла к сунланцам:
— Я пришла забрать то, что принадлежит мне по праву.
— И что же? — по-прежнему насмешливо спросил степняк. — Что нужно женщине среди мертвых?
— Посох моего отца! — Генрика взмахнула рукой, и над головами сунланцев вспыхнул колдовской огонь. — Ты, шаман! Да, парень, ты, тебе говорю. Я знаю, тебе дали питье старики, но тот, кто пьет сок ягод парсуты, уже шаман. И ты должен знать этот знак!
Генрика засучила рукав:
— Смотри, парень!
Увидев обвивающую запястье татуировку, сунланцы попятились. А рисунок на коже вдруг ожил, крохотная змея подняла головку и уставилась на солдат рубиновыми глазками.
— Так ты, девка, дочь черного колдуна?
Растерявшиеся сунланцы не знали, что еще сказать, но Генрика опередила их:
— Отведите нас туда, где погиб мой отец.
Она махнула рукой Арчи:
— Бери ковчежец и идем. Воины проводят.
Парнишка, испуганно оглядываясь по сторонам, поспешил вслед за дочерью учителя.
— Прости, колдунья, прости, черная мать, — бормотал за спиной сунланец. — Я не знаю, где погиб твой отец. Говорят, он упал с обрыва — там, за северной стеной… Там до сих пор бродят демоны.
Генрика лишь нетерпеливо тряхнула головой:
— Веди, шаман!
***
Здесь мертвые тела — человеческие и конские — лежали грудой, переплетясь между собой в самых немыслимых позах. Здесь трупный смрад был особенно ядовитым, словно сражение закончилось не несколько часов назад, но тела пролежали неубранными уже добрую дюжину дней. Егеря, присланные принцем Эдо, расположились в старой конюшне. Никто не решался оставаться ночью на месте последней битвы Золотого Дракона. Никто не решался выйти за стену, хотя солдатом приказали следить, чтобы лихие люди не грабили тела погибших героев. Ведь здесь лежал цвет альвийского рыцарства. Лучшие из лучших, и воры могли позариться на золоченые доспехи и дорогое оружие. Но над остатками полуразрушенной стены нависло ощущение такой жути, что ни один мародер в эту ночь не приблизился к трупам. Даже привычные ко всему гулы предпочли обходить это место стороной.
Не согласились выйти за стену и провожавшие Генрику и Арчи сунланцы:
— Идите, там нет места живым!
Генрика снова лишь коротко кивнула. Они вдвоем с учеником мага побрели вдоль дороги, обходя валяющиеся на каждом шагу тела. Арчи шел, словно слепой или тот, кто всматривается во что-то, невидимое для других. Наконец они остановились.
— Ты уверен, что это то, что нужно? — спросила девушка.
— Не знаю, Генрика. — Ответил ее юный спутник. — Слишком много багрянца. Серебро пронизывает пурпур, словно молнии — грозовую тучу. Но серебра, о котором говорил учитель, тоже много.
— Не думаю, чтобы кто-то из воинов Золотого Дракона шел по пути не-жизни. — Задумчиво произнесла девушка. — Что ж, Арчи, делай то, что нужно.
Мальчик достал из-под плаща нечто вроде большой чаши в форме двустворчатой раковины, или круглого ларца, или шкатулки — странный предмет одинаково походил и на то, и на другое, и на третье, и одновременно не был ничем из перечисленного. Откинув крышку, Арчи высоко поднял колдовской сосуд и прокричал несколько слов на древнем языке та-ла, которым сегодня пользуются лишь маги. Выждав нужное время, он осторожно поставил чашу на землю. Теперь любой, в ком есть хоть искра магического дара, увидел бы, что ларец полон клубящегося тумана, багрового и белого, словно кровь на снегу. Девушка несколько секунд смотрела на это кипение, потом коротко всхлипнула и закрыла крышку:
— Надо найти и его посох. Ты видишь его, Арчи?
— Там, под тем уторцем. Он почти пуст…
Совместными усилиям девушке и мальчику удалось откатить труп. Забрав посох, они повернули в сторону заставы.
— Стой, Генрика, там кто-то живой! — вдруг воскликнул Арчи.
Подняв посох, девушка заставила его светиться.
— А я его видела в Иртине! — удивилась она. — Он в храм приезжал накануне того, как отец уехал.
— Это наш барон! — воскликнул Арчи. — Я его видел, когда мы с магмейстером в Вельбир к больному ездили.
— Всех-то ты видел, умник, — непонятно почему обиделась Генрика. — Что же они его тут бросили?
— Будто ты не знаешь, как шарахаются благостные наниты от тех мест, где плясало мертвецкое коло?
В тишине ночи, нарушаемой лишь шумом реки, короткий смешок девушки прозвучал настолько дико, что Генрика сразу же посерьезнела:
— Позови сюда сунланцев!
Услышав о раненом рыцаре, воины все же собрались с мужеством и заставили себя выйти за стену. Пока парнишка бегал за подмогой, Генрика сделала все, на что способен некромант, чтобы не дать душе улизнуть из покалеченного тела. В конце концов юноша тихонько застонал и открыл глаза. Магичка последний раз провела рукой по лицу раненого: вкаченной в тело силы должно хватить, чтобы дотерпеть до лазарета.
В этот момент подоспели солдаты с носилками.
— Как можно скорее отвезите его к нанитам, — сказала Генрика. — Надеюсь, барон выживет и наградит тех, кто его спас. Как у вас, в степях, принято благодарить тех, кто помог выжить?
— У нас это зовут долгом крови, — ответил старший из воинов.
— Теперь барон Вельбирский — ваш должник, — хихикнула девушка. И опять неуместный смех прозвучал, словно хриплый лай.
Сунланцы чуть ни бросились назад, под защиту ярких костров. Но Генрика продолжила:
— Спешите! И нам пора! Спасибо тебе, шаман. Завтра придут подводы, мужчины заберут тело моего отца. Он достоин того, чтобы его похоронили вместе с рыцарями.
Рассвет застал юных магов в дороге. За ночь они успели добраться до мостов, на рассвете миновали лагерь нанитов, а ранним вечером Генрика и Арчи были уже дома.
Войска Утора не дошли до приречных долин, поэтому жизнь в Иртине казалась
по-прежнему спокойной и размеренной. Как до войны.
Подъезжая к своему дому, Генрика и Арчи увидели, что возле него собралась небольшая толпа. Главными лицами в ней были брандмейстер и нотариус. Арчи спрыгнул с лошади, подал руку Генрике. Люди молчали, и в этом молчании чувствовалось то напряжение, которое сопутствует страшным новостям. Первым не выдержал добряк Леонтер Баратти:
— Генрика, девочка… Мы пришли, но в доме никого не было.
— Отец велел уезжать нам за Альву, к нашей родне в Польёр. На тот случай, если враги прорвутся в долины.
