Марта Кетро - Лисья честность
Как его отпустить? Как его ударить? Как ему сказать: «Я не люблю тебя?»
В самую мякоть сказать: «Ничего у нас не получится».
Лиса не умеет в таких случаях говорить «нет». Всегда — «да».
(Это же только человек — честный воин, с большой буквы и не как все — способен рубануть по пальчикам из любовной могилы, которые царапаются, лезут, уцепиться пытаются, жить хотят. Лиса рубануть не может. Жалко ей. Что ж с неё возьмёшь: она же — подлая.)
«Ну что ты, не плачь, я ещё с тобой поживу», — говорит.
И вот ребёнок перестаёт плакать, и встаёт с постели взрослый человек, и в глазах его степь. Тёмная, тысячелетняя… «Моё», говорит, «моё», «никому не отдам», и тянет тебя эта безымянная, не различающая тебя, но внимательная к твоим движениям сила — в дырку, в душную человечью нору. Глядит пристально. Наблюдает. Стережёт.
За дверьми — хозяйство, укоренённость, родня, пёс цепной лает. У тебя — за плечами — ничего. Окно одно. В окне — луна. А хотелось бы — жаворонка, мышку. В небе — полетать. Но не тут-то было.
Хвать тебя за горлышко, перехватил за холку: вот тут летать — полезно (показывает на постель), а вот тут — нет. Не полезно.
И опять глазами тёмными смотрит. А в них бездна.
(Эта бездна — у них любовью зовётся. Тупая, жаркая, злая, аж дрожь берёт.)
Висит лисичка — за холку схваченная — вниз головой. Ботинки хозяина рассматривает.
— Я люблю, когда я у тебя один и ты у меня одна, — лисе говорят.
Лиса послушно кивает. Хотя сама и не навязывалась.
(При этом у человека корова в хлеву мычит, дети чужие за стенкой визжат: справное всё же хозяйство, с цветочками.)
— Но и это ещё не всё, — продолжает настаивать человек (степь же, она, оказывается, разговорчивая). — Мне нужна только правда. Никогда не лги мне. Ложь разлагает. Запомни это. Бабах, приехали.
Извернулась, цапнула за руку, вырвалась, на пол брякнулась, в стойку встала (задом к углу, пастью к говорящему):
— Правду хочешь? Так ты же знаешь её, правду-то… Лучше меня знаешь. При твоей-то чувствительности. Оттого и плакал. Или, может, ты плакал, что тебя блохи замучили?
Молчит.
Опять начинает плакать.
— Хорошо, — говорит лиса с закипающим раздраженьем. — Хочешь свою поганую правду? Возьми ее: не люблю я тебя.
— Нет, — отвечает, плача. — Любишь. Потому что я знаю, что у тебя любовь ко мне — есть. Я её чувствую. Когда её не станет, я уйду. Или тебя прогоню.
(Прогонишь, ага, как же… А внутри — у лисы пустота.)
— Ок, — говорит, — есть.
Ложится обратно в постель, сворачивается в крендель и вылизывает себе четвёртый хвост.
А пес человека за дверью заливается злобным лаем. Даром что трахнутый на голову кобель. Но чует. Давно его усыпить надо. Ненавижу его.
3
«Я решительно ничего не боюсь, — отвечал лис. — Однако лет десять тому назад, когда я был по ту сторону горы, я как-то украдкой поел на полевой меже, и вдруг явился какой-то человек в широкой шляпе, с орудием, искривлённым на конце, в руках, — и чуть было не убил меня.
До сих пор ещё его боюсь».
Пу Сун Лин. «Рассказы Ляо Чжая о чудесах».Каждый человек для другого человека учитель (это мне тоже одна китайская чернобурка сказала). Я недавно лишний раз в этом убедился. — Будешь любить меня? — спросил лис. — Буду, — ответил путник.
А потом передумал.
Тут лис и взбесился.
Спасибо — за науку.
…Долго себе кусал пятый хвост, до неба скакал и высокими деревьями оборачивался (есть у него такая привычка: умеет навести морок). Фальшивой луной в небе висел.
Уж насколько, казалось, был лис просветлённый, не первый уже хвост на себе таскал, а тут совсем распоясался. Ибо такая чёрная злоба его душила, что даже ночью случайно кошечку (которая привыкла с ним спать, сирота несчастная) придавил за шею и не отпускал. Пока кошечка со страху не описалась. Только тут и опомнился. Что ж это за любовь такая, что если мне отказали в любви (пусть и пообещав), то я так на бедной животине сублимируюсь? (А дали бы право — и самого виновника не пожалел бы: убить не убил бы, а жизнь попортил бы.)
А вот такая и есть эта любовь… Обычная. Человеческая. Про которую песни поют и стихи пишут. О которой в каждом уютном чёрно-розовом интернет-дневничке мальчики и девочки разного возраста тоскуют и плачутся.
Когда любой человек (в которого ты якобы влюблён) тебе не лис, товарищ и брат, а подспорье, функция и театральный задник. А иначе — откуда это унижение: «отказ от моей любви»? Разве отказавшись от меня, меня можно унизить?
Можно.
—..отчего же так душно? — спросила лиса однажды у одного человека на «Одноклассниках» (есть такой милый человечий загончик).
— А оттого и душно, — ответил он, — что ты и не ты вовсе, а какой-то крантик в чьей- то судьбе, и это уже невозможно терпеть. Потому что нужно дышать. — Потом помолчал и добавил: — Крантик ведь ещё и потому, что часто тебя не видят тем, кто ты есть на самом деле, — а придумают какой-то образ и живут с ним, А ты ходишь по ночам, куришь на балконе, а она спит, и ей снится, что у нас дети.
Кстати, о детях. Они у нас, кстати, тоже — есть.
4
Мальчик, слыша, как мать смеётся или говорит, всякий раз быстро вскакивал и зажигал огонь…Это у всех домашних вызывало признание его храбрости. Однако его игры стали какими-то непутёвыми.
Целыми днями он изображал каменщика и накладывал на окно кирпич и камни. Его останавливали — не слушался, а если кто-либо уносил хоть один камень, так он катался по полу и капризничал.
Пу Сун Лин. «Рассказы Ляо Чжоя о чудесах».…Я всё хочу спросить, дорогие мама и папа. А также все остальные мои родители… Я вас звал? Я вас искал? Нет. Я просто бежал по пашне. Все, что я хотел получить (мечтал, надеялся), — не получил. Мышь ускользнула, жаворонок не дался. Вы же ступили на землю, увидели меня и спросили: хочешь быть со мной? — Нет, — честно ответил я. И всё закрутилось.
Вы говорили, что любите меня. Я молчал. Вы говорили, что любите меня всего (но при этом менялись в лице, если я говорил про жаворонка или про мышку, потому что вы видели меня торговцем или солдатом, но никак не юным натуралистом), я же принимал вас со всеми вашими родственниками и даже старой чужой бабкой. Когда я вернулся в 16 лет с синяком на шее, папа меня ударил. Потому что он знал, что этот синяк не от девочки Ляли. И даже не от тетушки Люси (Бао-дай). И синяк — горел как огонь. И все смотрели на меня косо. И так было всегда.
Иногда я загрызал на летнем отдыхе куру, и меня опять били.
