Виктор Шибанов - Начала
Это было заклятие Лесной Тишины, которое Ирр открыл юноше совсем недавно. Походило оно на тихую печальную песню и предназначалось, как поведал лесной отшельник, для того, чтобы усмирять гнев – будь то живые твари или же вышедший из берегов поток. «Я неважный певец», – попытался тогда отшутиться Амин, однако старый колдун, сурово нахмурив густые седые брови, ответил, что талант песнопевца совсем не главное – важно, чтобы при напеве были спокойны разум и чувства самого мага.
Это и было самым сложным – успокоить свой дух и ум, стоя перед разъяренным медведем. Амин прикрыл глаза и задержал дыхание – вонь из клыкастой пасти, к которой добавился острый запах, исходивший от влажной шерсти зверя, были невыносимыми. Хищник еще раз взревел, раскачиваясь из стороны в сторону, но уже тише. А затем вдруг опустился на четыре лапы и, развернувшись и не глядя на продолжавшего напевать волшебника, побрел по тропинке обратно.
Амин дождался, когда присмиревший зверь скрылся за поворотом, и лишь тогда умолк. Заклинание подействовало – и, похоже, не только на животное. Туман начал таять, мгла рассеялась, и сквозь кроны деревьев сверкнули первые солнечные лучи.
Возможно, идти следом за медведем было глупо, но лесной хозяин ушел по тропе, ведущей к хижине отшельника. И волшебник отправился следом, прислушиваясь к шорохам, скрипу веток и поднявшемуся птичьему гвалту. В какой-то другой день Амин, пожалуй, и повернул бы обратно, к Ольме. Однако сейчас его волновал один вопрос, на который кроме Ирра вряд ли кто мог ответить.
Юноша шел не спеша, чтобы за очередным поворотом случайно вновь не наткнуться на медведя. Заклинание Лесной Тишины отняло у мага неожиданно много сил, и вновь прибегать к колдовству ему не хотелось.
Косолапый, как оказалось, направлялся именно туда, куда шел и Амин. У покосившихся стен знакомой хижины, крытой еловым лапником, лежало небольшое бревно. А на нем, опершись спиной на потемневшую от времени стену, сидел Ирр, лесной маг и отшельник. Старик (Амин не знал точно, сколько тому лет, но был уверен, что не меньше семидесяти) щурился из-под всклокоченной шапки седых волос на пробивающееся сквозь ветви деревьев солнце. При виде зверя Ирр не шелохнулся – казалось, он вообще не замечал ничего вокруг, наслаждаясь первыми утренними лучами. Медведь же, словно огромный пес, вразвалку подошел к отшельнику и улегся у его ног.
– Повелитель смерти выбрал жизнь, – улыбаясь и все так же глядя на солнце, негромко произнес Ирр. – Это хорошо, это правильно. Может, однажды и тебя жизнь от смерти убережет…
– «Повелитель смерти» – это ты обо мне? – невольно спросил Амин, пораженный более этими словами, нежели тем, что огромный медведь принадлежал отшельнику.
– Там, где жизни нет, там смерть, – пригладив бороду и хитро улыбнувшись, ответил старик, а затем, немного помолчав, совершенно некстати добавил: – Мышка пробежала, хвостиком махнула – яичко-то и разбилось.
Амин уже давно привык к странной речи хозяина лесной хижины. За эти без малого два года, что юный маг провел в здешних местах, тот стал его самым близким другом. И хотя отшельник, как иной раз казалось Амину, был несколько не в себе, но все же оставался самым разумным человеком из тех, с кем волшебнику пришлось общаться за последнее время. Ибо хотя нравы обитателей Ольме были просты и бесхитростны, а их характеры – добродушны и открыты, скучны они были чрезвычайно. Стычки с лесовиками, пересуды о соседях, завтрашняя погода да виды на урожай – вот и все, что интересовало этих людей.
– Лапка мой, Лапка, – приговаривал меж тем отшельник, поглаживая одной рукой свалявшийся мех лежащего у его ног лесного великана. Тот лежал смирно и лишь время от времени тихонько урчал, как сытая и довольная жизнью кошка.
– Значит, это твоя зверушка… И морок на меня тоже ты наслал? – усмехнулся Амин, усаживаясь на поваленный ствол дерева, лежавший неподалеку. – А я-то решил, лесовики балуют… Может, я вообще зря сегодня пришел?
– Ну, раз ужо дошел-таки, то, видать, не зря, – не глядя на юношу, отвечал старик. – Лапка, точно, мой. А вот морок – не моих рук дело. Но и лесовиков сейчас рядом нет. Зато, – отшельник широко повел рукой перед собой, – вокруг тебя Лес. А Лес – он чужаков не любит.
По тому, как Ирр сказал это, было ясно, что имел он в виду не просто растущие кругом деревья. Да и сам Амин успел понять, что Лес, окружавший со всех сторон Ольме и редкие островки соседних поселений, был чем-то значительно большим.
– Ну, я-то здесь уже почти два года, разве я чужой?
– Вон, жители Ольме здесь, почитай, лет сто как обосновались – и все равно Лесу да лесовикам, которые тут тысячи лет живут, чужаки они. Гости незваные, – чуть погодя, строго заметил колдун.
Почувствовав смену настроения хозяина, медведь приподнял голову и негромко заворчал.
– А где ты Лапку нашел? – Амин почувствовал себя неловко: он сам, хоть и охранял людей из Ольме, нередко чувствовал тот же животный страх, который они испытывали по отношению к Лесу и его обитателям – будь то звери или лесовики. – Что-то я раньше его не встречал. Давно он тебе служит?
– Не слуга он мне, а друг. Лапка повредил лапку. Лапку лесовики пленили, Лапку лесовики травили. Лапка сбежал, Лапка болел, а я его пригрел, – просто и бесхитростно объяснил Ирр, почесывая медведя за ухом.
Амин понял, о чем говорил отшельник. Не раз он слышал о том, что дикари-лесовики используют в своих обрядах различных животных, а некоторых даже натравливают на своих врагов. Один раз, в конце этой зимы, волшебнику даже пришлось принять участие в небольшой стычке, когда на одно дальнее селение напала стая черных волков. Тогда Амин почувствовал, что хищников направляет чья-то темная воля, хотя так и не смог найти шамана, сотворившего это заклинание.
– Да, – словно прочитав мысли мага, вздохнул отшельник, – и Зверологию используют все чаще на чью-нибудь погибель. И Изменение для совращения. И Гербологию для отравления. Ну а для чего ты, мой друг, чаще всего призываешь Стихии, а?
– Для защиты, – не колеблясь ни мгновения, ответил Амин. – Для защиты себя и мирных жителей от дикарей лесных.
Юноша говорил искренне. За два года, проведенных здесь, на дальнем рубеже Обитаемых Земель, ему не единожды приходилось видеть вырезанные лесными дикарями хутора, замученных до смерти путников. И в последние несколько месяцев это случалось все чаще.
– Хитры лесовики, коварны, – кивнул Ирр. – Не то что добрые жители Ольме. Правда, те на этих землях век всего живут, а, как ты сказал, «дикари лесные» – сто. И Ольме еще не было, и Далла твоего ненаглядного – а лесовики на этом самом месте уже обитали, да Деревья свои почитали, Корню хвальбы возносили, воду речную пили… Так что, конечно, не ты, не ты на них первым нападаешь, юноша…
