Айя Субботина - Шаманы крови и костей
Глядя на мертвого молодого воина, дасириец вспоминал разбойников. Так ли сопляк заслуживал смерти, как они? Парень просто хотел есть, как все вокруг.
- Господин, господин... - Из-за кустов всунулась перепачканное лицо осиротелой девчушки. Следом появилась и она сама, держа подмышкой курицу, а в ладонях - оторванную от нее же ногу. - Это тебе.
Девушка подскочила к нему и сунула мясо Арэну. Дасириец посмотрел сперва на куриную ногу, потом - на девочку.
- Как тебя зовут? - спросил зачем-то. Какая разница, как ее назвали родители? Скоро и она умрет, если не от поветрия, то от голода или руки очередного мародера.
- Марша, господин, - ответила та. Она покосилась на мертвую мать, подошла к ней и погладила по волосам. Голова покойницы свесилась, холодные глаза уставились на дочь, будто бы в последней попытке насмотреться на свое дитя.
Арэн забрался в седло, сунул меч в ножны, пристегнутые к седлу.
Он чувствовал взгляд в спину, и не мог не остановиться. Девочка смотрела на него, прижимая к груди тухлую курицу, и плакала одним здоровым глазом. Дасириец дернулся, когда в голове вспыхнуло видение сына, которому не суждено было родиться. А девчушка, словно почувствовав мысли дасирийца, посеменила за ним. Босые ступни вязли в грязи, замешанной на крови умершего воина. Она дрожала, но отчаянно спешила за ним.
"Каждого ребенка будешь в седло тащить?" - зло пожурил внутренний голос. Арэн послал его в зад и, когда девочка оказалась рядом, протянул руку, легко поднял в седло. Марша весила удивительно мало, дасирийцу показалось, что даже его годовалый брат тяжелили руки больше, чем чумазая сирота.
- Выбрось эту курицу, Марша, - велел дасириец.
- Это еда, - упрямилась девочка.
- Плохая еда, от которой ты умрешь. Я дам тебе другую.
В продуктовом мешке еды оставалось в лучшем случае на день-другой, но, если Госпожа удача улыбнется, к завтрашнему полудню они поедут уже по западным границам Дасирийской империи. Путешествуя, Арэн старался слушать все, о чем говорили люди. Суеверный страх по-прежнему был силен во многих сердцах, и даже поветрие не пугало крестьян сильнее близости Шаймерских земель. Западные границы, те, что выходили к морю, и часть которых Арэн получил в приданное от своей первой жены, оставались более-менее спокойными, хоть поветрие добралось и туда. Арэн старался не думать о том, что его замок и все прилегающие деревни могут оказаться разграбленными. Вероятно, так и сталось: разве под силу удержать порядки двум женщинам, одна из которых в летах и вечной скорби по умершему мужу и сыновьям, а вторая - малолетняя карлица? Арэн надеялся, что обоим хватит смекалки запереться в замке и удерживать его малыми силами. Если, конечно, поветрие не просочилось в его стены и не начало свою жатву. Вестей из Иштара было и того меньше. В этой части дасирийских земель почти не встречалось беглецов из столицы, а те, что рискнули продвинуться на запад, ничего не знали ни о военачальнике Шааме-старшем, ни о том, взял ли он императорский замок.
Богиня удачи шла с дасирийцем об руку. Она распогодила хмурые небеса, солнце быстро высушило землю, и дальше конь скакал резвее. Дасириец делал привал дважды: первый раз у реки, чтобы девочка могла искупаться, и второй раз - не ночь. Несколько часов отдыха костям и сна - голове. Девочка молчала почти все время, словно боялась, что стоит сказать лишнего - и ее бросят. Арэн завернул ее в свою сменную рубашку и накидку. Согревшись, Марша спала в седле, даже когда конь шел галопом. Дасириец насчитал четыре шрама на ее лысой головенке и два широких шрама на плечах, словно кто-то хотел снять с нее кожу. Девочка никогда не жаловалась, только потихоньку просила остановить коня, чтобы отойти по нужде.
Солнце еще не успело выйти в зенит, когда они выехали к западным землям. Здесь, словно в насмешку над мраком, который сеяло поветрие, погода была солнечная и теплая, и ветер приносил запах моря и водорослей. Даже Марша оживилась, высунулась из убежища накидки и с интересом разглядывала пустынные земли. Здесь почти не было поселений, только редкие островки зелени, между которыми простилался бесконечный песок.
Но чем дальше конь нес всадников, тем печальнее становился пейзаж. Запустелые деревеньки, ставшие оазисом для трупных мух, гудели за сто шагов, словно предупреждали путников не соваться на чужой пир. Торговые пути занесло песком: из волнистых насыпей, словно отростки ужасных растений, торчали руки и ноги мертвецов. Дасириец посадил девочку лицом к себе, и велел не смотреть по сторонам. В тот вечер они съели последнюю лепешку и кусок сыра, но в бурдюке еще оставалась вода, а в тряпичном кульке - немного засахаренных фруктов. Чтобы не терять зря времени, дасириец не стал делать привал на ночь. Девочка спала в седле, время от времени вскидываясь от страшных снов. Едва горизонт покрылся серой рассветной дымкой, Арэн увидел вершину Замка всех ветров. Длинные хищные пики, в обычные дни украшенные его стягом, теперь были голыми. Это могло означать поражение... или не означать совсем ничего. Арэн пришпорил коня.
Дальше земли превратились в одно сплошное пожарище. Деревни, некогда подчиненные Арэну, горели, испуская гарь и вонь. Дасириец старался держаться от них подальше - крестьяне, одурманенные страхом и безнаказанностью, запросто могли посадить на вила и его, и девочку. На всякий случай он приказал ей кашлять часто и громко, и сам делал так же. До замка оставалось совсем немного, но конь выдохся и едва волочил ноги; приходилось надеяться, что животина дотянет их хотя бы до ворот замка.
Так и случилось. Мерин упал, не дойдя каких-нибудь пару сотен шагов. Дасириец прицепил меч за спину, взял Маршу на руки и поспешил к родным воротам. Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить у стен множество утыканных стрелами трупов. Судя по одежде, покойники были и из крестьян, и из воинов личной охраны Замка всех ветров.
Стоило Арэну подступиться к воротам, как с замковых стен высунулось несколько голов и десяток луков, со стрелами на тетиве.
- Убирайся прочь, доходяга! - рявкнул мужской бас.
Арэн улыбнулся. Лаарк, капитан его стражи, единственный человек, которому дасириец мог доверить охрану своего дома. Старый черенок, несмотря на свои почтенные седины и отрубленную по локоть руку, мог дать фору всякому молодому воину, а ум его оставался острым. От Лаарка Арэн узнал несколько ударов мечом, из тех, которые знатным господам не положено применять в четной битве. Разучивая дасирийца техникам, старик плевался и говорил, что в сече, где на одного воина идет десяток врагов, всякий прием хорош, который сохранит жизнь, и положит сучью голову.
