Людмила Астахова - Бабочки в жерновах
— А почему на Эспите совсем нет детей? — полюбопытствовал Ланс.
Само вырвалось, без всякой задней мысли, но Лив и Гаральт посмотрели на Лэйгина так, будто он громко испортил воздух. Только эмиссарша явно желала подозреваемому страшной смерти в муках, а почтмейстер безмолвно сожалел о несовершенстве мира в целом.
— А что я такого ужасного сказал? Вполне логичный вопрос при широте местных нравов.
— Вы наговорили на штраф в 150 эви за оскорбление общественной морали, — жестко отчеканила женщина.
— Но…
— Еще десять — за неуважение к представителю Её величества.
Кошелек Ланса худел так стремительно, что мурранец замолк и углубился в чтение альманаха. Тем более что это занятие оказалось куда интереснее нуднейших расспросов дамы Тенар. Одна статья о тяжбе за полторы курицы, которая тянулась между Мерерид Тэранс и Гайзимой Ален, чего стоила. О! История о том, как две экономные эспитские дамы решили в складчину приобрести два десятка цыплят породы рыжая ушанка, особо ценящихся за повышенную яйценоскость, заслуживала отдельного романа в трех томах, по числу лет спора. Долевое участие Мерерид Тэранс в сделке было немного меньше, чем у её компаньонки. Ровно на 37 ориков, что составило полтора цыпленка, продаваемых в ближайшем вирнэйском порту по 50 ориков за пару. Попервоначалу дамы сошлись на компенсации яйцами затрат, понесенных госпожой Ален. Но очень скоро госпожа Тэранс смекнула, что деньги ей заняли один раз, а отдавать яйцами приходится постоянно, и заартачилась. Гайзима потребовала обратно своих полтора цыпленка, уже давно ставших курами-несушками, Мерерид наотрез отказалась, и началось веселье для всего Эспита. Стенограммы эпичных по размаху страстей заседаний суда прилагались щепетильным хронистом в полном объеме. И, чем дольше вчитывался Ланс, тем сильнее хотелось ему выпить чего-то покрепче чая. Все-таки люди на Эспите жили престранные и отношения меж ними строились самым причудливым образом.
«А может быть, они просто так развлекаются? Чем тут заняться зимой, когда начинаются шторма и ветра? Сидеть по домам скучно, а тут хоть какое-то разнообразие», — решил Лэйгин.
Он вроде как успокоился, и сливовая кошка-убийца уже не казалась таким чудовищем, а чтение островной светской хроники так и вовсе повеселило. Но Гаральт Нашвит сумел напоследок испортить Лансу и впечатление, и настроение. Во-первых, они с Лив так яростно перешептывались и перемигивались, что неладное заподозрил бы даже самый доверчивый человек. Несколько раз археолог слышал что-то вроде: «Не дури, этот тоже подойдет!» и «Пусть проникнется, посочувствует и вообще…». Как понимать эти слова почтмейстера? Для чего он подойдет? Как и все остальные люди, чувствовать себя частью чужих планов Лэйгин не любил. Неведение, сами понимаете, сильно нервирует.
А во-вторых, добровольный эспитский хронист сделал гостю очередной неприятный подарок.
— Сударь мой, вы же ученый. Паче того — археолог! У меня для вас есть чудесная монография! — воскликнул вдруг Гаральт, когда они уже стояли на пороге. — Погодите минуточку!
И тяжелой рысью умчался куда-то вглубь своего захламленного обиталища. К счастью, никаких жутких ковриков в обители старого холостяка не водилось, а обстановка ничем существенным не отличалась от других домов, где коротали век серьезные мужчины среднего возраста. И ни единой вязаной салфеточки, что не могло не радовать.
— Вот! Держите! Всего в трех экземплярах сделал. С настоящими литографиями.
Господин Нашвит торжественно, с поклоном вручил Лансу труд под названием «Погребальные обряды острова Эспит».
— Уверен, здесь вы найдете для себя много нового и интересного, — воссиял почтальон.
— Премного благодарен.
Вышло немного сдавленно, но Нашвит принял бульканье гостя за сдержанные слезы восторга.
— Я знал, что только человек с вашей ученостью оценит наш скромный вклад в мировую культуру и науку.
— Постараюсь оправдать ваше доверие! Всего наилучшего! — поспешил попрощаться Ланс.
— До скорой встречи! — радостно прокричал вслед почтальон.
— Что-то не так? — грозно спросила Лив, тщательно закрывая за собой белую нарядную калитку. — Монографию я, кстати, читала. Написано толково, ничуть не хуже, чем кропают мурранские пустобрёхи-академики.
— Верю.
— Так в чем дело?
— Странные у вас тут принято подарки дарить, — признался Ланс, крепче прижая к груди кошку и «Погребальные обряды».
— Не вижу ничего странного. Статуэтка и книга. А что, в Мурране теперь только деньгами принято или как?
С одной стороны, дама Тенар ничуть против истины не погрешила. Да — статуэтка, да — книга, но как-то неправильно это всё, неправильно…
Не сумев более четко сформулировать мысли, Ланс отправился дальше, преисполненный сомнениями и чаем. И очень скоро Лив пришлось искать корзину, чтобы сложить в неё подарки гостеприимных островитян, которыми те пожелали одарить мурранца. Не обошлось и без ненавистных салфеток — жестко накрахмаленных и отличающихся друг от друга только сюжетом рисунка. На одних это были бабочки, запутавшиеся в паутине, на других — пожирающие друг друга пауки. Фантазии эспитцев хватило так же на ароматические подушечки, расшитые синими маками, свечи, удивительно схожие с мурранскими погребальными, но отличающиеся яркими цветами, и всевозможные куколки из разнообразных материалов.
— Мне даже в детстве не дарили столько игрушек.
— А с чего вы взяли, что это игрушки? — полюбопытствовала Лив.
И в самом деле, откуда такие мысли, если эти так называемые «игрушки» больше всего напоминали не о детской радости, а о… могильном хладе.
Дама Тенар с каждым визитом становилась все раздраженнее и язвительнее, причем язвила исключительно Ланса, каждое его слово воспринимая в штыки, огрызаясь и злобствуя. Воистину, Овчарка. От неё исходила сила и уверенность, и даже рычание это означало что-то совсем иное. Отец Ланса, к примеру, начинал так изъясняться только тогда, когда сын проявлял потрясающую тупость и недальновидность.
Злость Лив понять можно. Куклы, и в самом деле, не были предназначены для детских забав. Если тряпичное тельце мерно покачивается в петле, свесив на бок голову с выпученными глазками-пуговками, какая же это игрушка?
У семейства ведьм — Фрэн и Мерерид — на комоде расположилась целая тематическая композиция, прелюбопытная в своей откровенности. Маленькие пестрые куколки в смешных нарядах сжигали куклу-ведьму. Её сжигали, а она умирала. Черные нитки — волосы падали на плоское треугольное личико. Пуговицы-глаза: один желтый, выпуклый, янтарный, а другой — бельевая пуговичка от наволочки, похожая на бельмо, глядели вокруг с ужасом и мольбой. И не имеет значения, что огонь тряпичный и крошечные шелковые лоскутки не жгут. Она кричала от боли в обожженных ступнях-подушечках и умоляла своих бывших друзей о пощаде. Без толку! Ведьма должна умереть на костре! Смерть не бывает игрушечной, верно? Или бывает?
