Андрей Дай - Искра Зла
— Этих и отпустить можно, — потер ладони Парель. — Духи — суть Басры Всеблагого явления! Старцы степные, вроде как младшие жрецы, получаются. Да и едоков поменьше станет.
— Тогда и здоровых, сотню другую, с ними, — разулыбался воевода конницы принца. — Чтоб проводили до гор. Путь-то неблизкий, а земля у них злая…
— Вот и хорошо, — ответил улыбкой принц. — Так и порешим, Арч? Может, и с толмачом чего надумал?
— А пусть наш лесной друг вдоль столбов пройдется, — захохотал Паркай. — Да поспрошает грозно, кто из них наш язык понимает да говорить может! Я давеча своими глазами видел, как степняк чумазый — вся морда в глине — глазенки выпучил да на задницу шмякнулся, стоило Арчу мимо на лошадке проехать. Вроде бычок здоровый, все тело жилами перевито, а так трясло беднягу, будто демона увидел! Что-то такое этакое наш стрелецкий воевода с ними в овраге совершил. Бубраш ни Спящих, ни демонов не боялся, а и то из лога бледнее смерти выбрался…
— Надо будет зайти к нему в палатку, — хмыкнул я. — Вечером… Покойной ночи пожелать… Может забавно получиться.
Первым засмеялся принц. Потом уж и остальные подхватили. А я вежливо раскланялся и отправился посмотреть на шаманов. Мой легконогий друг — тоже дух, но я с ним, в отличие от степных старцев, говорить не могу. Очень уж они меня заинтересовали. А то, что рядом, в десятке саженей держали перемазанных глиной пленников, так не моя это вина.
22
Руна «Единение» похожа на звезду. Пять острых углов, нарисованных одной линией. Круг «Познания», вписанный в самую середину и знаки «силы», переплетенные с рунами «Огня», «Дерева», «Земли», «Воды» и «Ветра». Черты дополнялись бессмысленными завитушками и лишними деталями, но не узнать с детства знакомые символы я не мог. А ведь довелось бы мне подойти к пленным шаманам пешком, а не подъехать на соловушке, выложенные глиняной пылью на земле полоски мог бы и не заметить.
Старцев, даже на расстоянии пахнущих дымом и лошадиным потом, было пятеро. И этого явно было мало для проведения сложнейшего ритуала. По лесной традиции применения рун как печатей, привлекающих духов, вписывать одну в другую, переплетать или накладывать не было принято. Считалось, что противоположные — вроде «огня» и «воды» — не дадут друг другу наполниться энергией. А близкие, например, «дерево» и «земля», безмерно усилятся, делая результат непредсказуемым. В любом случае, даже вырезанные на моей коже Лонгнафом «жизнь» с «силой» в корнях несказанно меня удивили. Что уж говорить про двенадцать объединенных в одну картину знаков! И, похоже, степные чародеи знали, что творили.
— Забавно, — протянул я, перекидывая ногу через голову лошадки и садясь в седле боком. — Чем же вы замените недостающего?
Шаманы, оставившие было приготовления, убедившись, что я не намерен мешать, продолжили. На языке «огня» из глубин сложенного шалашиком хвороста потянулся сизый дымок.
— Не получится, — с искренним сожалением покачал я головой. — Дикое пламя и духам не по сердцу…
Один из седых пленников сурово зыркнул на меня и уселся у одной из групп знаков, готовый по первому же сигналу расположившегося в центре руководителя, наполнить их силой.
Протяжную, пронзительную, словно клич прощающихся с родиной журавлей, песню первым затянул тот, что сел в круг «познания». Остальные четверо тут же подхватили, положив руки на опекаемые рунные связки.
Потом песня кончилась. Но ничего не произошло. Старцы собрались у центрального круга и принялись вполголоса, но весьма энергично обсуждать неудачу. Я остался сидеть на седле, стараясь даже дышать тихонько, чтоб не напоминать о своем присутствии пленникам. Очень уж мне хотелось узнать, чем же это кончится, как они выйдут из положения и какого результата пытаются добиться.
В тридцати шагах, у самого предела досягаемости поводков, столбиками, словно стадо полевых сурков, замерли рядовые пленники. И среди этой сотни зрителей на некоторых лицах и их одежде явственно проступали следы овражной глины. Похоже, их внимание занимало не только действо в шаманском кругу, но и единственный наблюдатель от армии-победительницы — я. Как же было не поприветствовать старых знакомых?! Откуда же мне было знать, что мои взмахи руками вызовут такой переполох? Что меченые резво ломанутся за спины своих более удачливых товарищей, по пути их опрокинув.
Не привлечь внимание старцев не получилось. Оставалось сидеть и надеяться, что кудесники не бросят свое предприятие, пообщавшись с пленными воинами.
Выяснив причину переполоха, самый молодой из степных заклинателей духов, немедля доложил остальным. Обсуждение вспыхнуло с новой силой и оказалось настолько эмоциональным, что, похоже, дело дошло до взаимных оскорблений. Тем не менее до рукоприкладства не дошло. Совершенно древний, согнутый тяжестью лет в каральку шаман, руководивший обрядом, прокаркал несколько слов, и все замолчали. Зрители же, в отличие от меня понимавшие суть разговора, так и вообще попадали на колени и уткнулись лбами в землю.
Решив, что только что прозвучало обещание превратить весь молодняк скопом в каких-нибудь лягушек или ящериц, я не смог удержаться и даже фыркнул от смеха. Да так и продолжал бороться с упрямыми, расползающимися к ушам, губами, пока младший из стариков не встал и не отправился прямо в мою сторону.
— Ты тот, кого эти несчастные называют Халхин Дуу? — с жутким акцентом, но все-таки вполне понятно спросил посол, остановившись, только достигнув предела досягаемости.
— Я не ведаю, что означают эти слова, старче, — кивком поприветствовав седины, ответил я. — А потому не могу ответить на твой вопрос.
— Эти люди, — на минуту задумавшись, прежде чем объяснить, продолжил степняк, — прежде были отважными хусэтэй сэрэг — воинами без страха в сердцах. В бою им повстречался великий воин — халхин дуу — младший брат ветра, который одним своим видом обращает их души в осиновые листья, дрожащие на ветру. Теперь они указывают на тебя… Но ты слишком молод, чтобы говорить с великими духами. Потому я спрашиваю тебя снова. Тот ли ты воин, в одиночку спустившийся в глиняный лог и сломивший их волю к победе?
— Когда побежденный враг называет тебя великим воином, это либо лесть, чтобы выжить, либо лесть, чтобы что-то получить. Твоей жизни, старик, ничего не угрожает. Что же ты хочешь?
Еще несколько долгих минут шаман разглядывал мое окаменевшее от напряжения лицо. Пока наконец не кивнул, видимо, соглашаясь с какими-то своими мыслями, повернулся и неспешно отправился к старшим братьям по ремеслу.
Мне начинало это надоедать. Поймал себя на мысли, что, в общем-то, самое главное я уже сделал — выяснил, кто из пленников вполне сносно говорит на орейском. Можно было позвать охрану, взять младшего кудесника под белы руки да и отвести в крепость, на обстоятельную беседу. А уж там, шаман или не шаман, заговаривает духов или нет, на наши вопросы все равно ответил бы. Правда, почему-то совершенно не хотелось так поступать с мирными старичками…
