Патриция МакКиллип - Арфист на ветру
– Моргон...
– А затем, после того как ты вошла в силу и проделала за мной весь путь по Задворкам Мира к горе Эрленстар, я удалился на север и покинул тебя, не сказав ни слова, и тебе пришлось обыскать ради меня половину северных земель. Затем ты повела меня домой, а я с тобой почти даже не разговаривал. Во имя Хела, как тебе удается до сих пор выносить меня?
Она улыбнулась:
– Не знаю. Мне иногда и самой это странно. И тогда ты касаешься моего лица рукой в шрамах и читаешь мой разум. Твои глаза знают меня. Вот почему я следую за тобой через весь Обитаемый Мир, босая и полузамерзшая, проклинающая солнце и ветер или – себя, потому что у меня хватило ума полюбить мужчину, который не имеет даже постели, в которую я могла бы заползти на ночь. А порой я проклинаю тебя, потому что ты произносил мое имя так, как ни один другой мужчина на свете его не произнесет, и я готова слушать его до самой смерти. Вот так, – добавила она, в то время как он немо смотрел ей в глаза. – Могу ли я тебя покинуть?
Моргон прижался лицом к ее лицу и заглянул глубоко-глубоко в ее янтарные глаза. Она обвила его руками, целовала, затем, подняв ладонь, прикрыла его рот, и Моргон негодующе замычал.
– Я хочу говорить, – сказала она.
Он сел, глубоко дыша, и подкинул в огонь новое полено.
– Отлично.
– Моргон, что ты станешь делать, если этот чародей с руками арфиста предаст тебя? Если ты найдешь для него Высшего, а затем поймешь – слишком поздно, – что он еще коварней, чем Гистеслухлом?
– Я уже знаю, что так оно и есть. – Он помолчал, обхватив руками колени. – Я только об этом и думаю. Ты видела, как он применял свою мощь в Лунголде?
– Да. Он защищал торговцев во время битвы.
– Значит, он не Властелин Земли, их мощь связана.
– Он волшебник.
– Или кто-то другой, для кого у нас нет названия... Этого-то я и боюсь. – Моргон пошевелился. – Он даже не пытается отговорить Данана вести рудокопов в Имрис. Они не воины, там всех их истребят. И Данану незачем испускать дух на поле битвы. Он как-то сказал мне, что, когда придет пора умирать, хотел бы стать деревом под солнцем и звездами. И все-таки они с Иртом знали друг друга много веков. Может быть, Ирт понимал, что без толку спорить с камнем...
– Если он – Ирт. Хотя бы в этом ты уверен?
– Да. Он меня убедил. Он играл на моей арфе.
Рэдерле молчала, проводя пальцами взад и вперед по его спине.
– Что же, – тихо заметила она. – Тогда, может быть, ему и стоит доверять.
– Я пытался, – прошептал он. Рука девушки замерла. Он опять лег рядом с ней, слушая, как причитает в огне горящая сосна, и прикрыл глаза рукой. – Я не справлюсь. Я не могу победить его в споре. Не могу даже убить его. Все, что я могу, – это ждать, пока он не назовет себя сам, а к тому времени может быть уже слишком поздно...
Миг спустя она что-то сказала, но он не расслышал, что именно, ибо тут шевельнулось во мраке его ума нечто не имеющее определения. Сперва это походило на мысленное прикосновение, которому он не мог противостоять. Он стал исследовать это явление, и оно скоро сделалось звуком. Губы Моргона приоткрылись; изо рта вылетел сухой и скорый выдох. Звук усилился до воя, подобного вою ветра над морем, ветра, сметающего причалы, вытащенные на песок лодки, рыбачьи хибарки, затем превратился в рев моря, вздымающегося, бьющего о скалы и захлестывающего их, – море устремилось в поля, валило деревья, гасило все звуки, стирая вопли гибнущих людей и крики животных.
Моргон вскочил на ноги, сам того не замечая, повторяя, словно эхо, крик, который слышал мысленно, – крик души землеправителя Хеда.
– Нет!
Он услышал сумятицу голосов. Ничего не было видно в бешеном черном водовороте, возникшем перед его глазами. Казалось, тело его пронизано самим землезаконом. Он почувствовал, как ужасная волна отхлынула, увлекая за собой порванные мешки с зерном, овец и свиней, пивные бочонки, обломки амбаров и домов, столбы заборов, котлы для супа, бороны, орущих во тьме детишек... Что-то вцепилось в него, снова и снова выкрикивая его имя. Страх, отчаяние, бессильный гнев прокатились через его мозг – его собственные и Элиарда. Разум соединился с его разумом, но ему нужно было на Хед, за тысячу верст отсюда. Тут чья-то рука больно хлестнула его по лицу, возвращая обратно в реальность и стирая страшное видение.
Он очнулся, глядя в слепые глаза Ирта. Горячая, страстная обида на необъяснимую несправедливость волшебника пронеслась в его сознании так мощно, что он утратил дар речи. Моргон сжал кулак и ударил. Ирт оказался куда тяжелее, чем он ожидал. От удара у Моргона едва не вывихнулась рука – от запястья до плеча, едва не раскололись костяшки пальцев, словно бы он ударил по дереву или камню. Ирт, выглядевший слегка удивленным, заколыхался в воздухе и исчез. Миг спустя он появился вновь и сел у очага, держась за окровавленную скулу.
У двух часовых в дверях и у Рэдерле были одинаковые лица. Казалось также, что они обездвижены таинственными чарами. У Моргона восстановилось дыхание, и внезапная необъяснимая ярость растаяла.
– Хед в опасности, – сказал он. – Я иду туда.
– Нет.
– Море поднялось выше скал. Я слышал... Слышал их голоса. Голос Элиарда. Если он мертв... Клянусь, если он мертв... Если бы ты не ударил меня, я бы знал! Я был в его разуме. Тол... Тол разрушен. Весь. И все погибли. – Он взглянул на Рэдерле. – Я вернусь сразу, как только смогу.
– Я с тобой, – прошептала она.
– Нет.
– Да.
– Моргон, – вмешался Ирт, – тебя убьют.
– Тристан. – Руки Моргона сжались в кулаки; он проглотил болезненный, жгучий комок. – Не знаю, жива она или мертва!
Он закрыл глаза, преодолевая мыслью темную дождливую ночь, необозримые леса, проникая как можно дальше, и шагнул к краю обозримого. Но образ, возникший в его мозге, потянул его обратно, и он открыл глаза, чтобы увидеть озаренные огнем стены башни.
– Это ловушка, – сказал Ирт. Голос его был глухим от боли, но полон редкостного терпения.
Моргон не потрудился ответить. Он извлек из своего сознания образ сокола, но в один миг, еще до того, как его облик начал меняться, мысленный образ уступил место светлым выжженным глазам, которые смотрели в самую глубину его души, и глаза эти вернули его к себе самому.
– Моргон, пойду я. Они ждут тебя; меня они едва ли знают. Я могу передвигаться быстро и очень скоро вернусь.
Едва только Моргон наполнил свой разум видениями огня и теней и почти пропал среди них, волшебник внезапно встал и глаза его проникли в мысли Моргона, с тем чтобы разрушить их настрой.
Моргон уткнулся лбом в каменную глыбу возле дверей – наваждение, воздвигнутое Иртом.
– Моргон, – позвал чародей, и Моргон бросил в его сознание дикий крик, который должен был сбить внимание и рассыпать наваждение, но крик этот безобидным эхом затух в сознании Ирта, словно провалившись в темную бездну. Моргон замер, упершись ладонями в мнимый камень, и пот, заливший его глаза, на несколько мгновений лишил его зрения, и на него, словно предостережение, навалилась тьма. Он снова позволил своему разуму коснуться ее, объять, чтобы двинуться сквозь наваждение к самому ядру мыслей чародея. Но, пока он плутал во мраке, нечто могущественное отступало, уходило из его рук, из его сознания, стоило только ему приблизиться вплотную к этому загадочному нечто. Он не прекращал преследования, пока окончательно не заблудился.
