Александр Бруссуев - Мортен, Охвен, Аунуксесса
— Слушай сюда, друг! — обратился он ко мне. — К сожалению, убежать вы с девочкой уже не успеете. В городе уже все входы-выходы заперты, собирают дружинников. Эти на конях совсем скоро будут здесь. Они сюда пришли не вести дела, а убивать. Нам надо продержаться чуть-чуть, пока с крепости не придет подмога. Прости меня, дурака старого!
— За что, Охвен? — удивился я.
— За то, что привез тебя сюда.
— Да брось ты! — только и ответил я.
Всадники меж тем приближались. Теперь мне были видны их лица. Таких людей я в своей жизни еще не видел. Смуглые, заросшие черными бородами по самые глаза, с крючковатыми носами и бешено вращающимися глазами. Они возбужденно оглядывались, как на охоте, постоянно выкрикивая слова на языке, похожем на собачье тявканье.
Мы отошли к стене, обнажив клинки.
— Внутрь нельзя! — сокрушенно мотнул головой Охвен. — Запалят. Мы-то выберемся к ним под мечи, а Ленни — нет.
— Кто это? Демоны? — спросил я.
— Думаю какие-нибудь дикари. Горцы, чтоб им пусто было. Приблудились отрядом своих разбойничков к какому-нибудь князю русичей, получили за свою службу разрешение пограбить — вот и примчались сюда.
— Зачем?
— Они, кроме себя, остальных за людей не считают. Вокруг одни неверные. Слабые — убей, потому что слабы. Сильные — убей, потому что не может быть никого сильнее их, — отряд тем временем приблизился к нам, кое-кто достал луки. — Мортен! Будь внимателен!
Воины, показывая на нас своими неширокими кривыми мечами, засмеялись, широко распахивая свои рты. Смех их был совсем не веселый. Собаки во дворах смеются заразительней. Полетели первые стрелы. Но мы не шевельнулись — мазали лучники. Потом они снова выстрелили, уже тщательно прицелившись — без толку. Мы слегка покрутили мечами, легко отразив опасные стрелы, остальные воткнулись в стену. Потом они опустошали свои колчаны еще и еще раз, даже с коней сошли.
Самый лучший стрелок вышел вперед, как на состязании. Прочие разве что в ладоши не хлопали. Пока он готовился, я схватил копье и, почти без замаха, метнул. Но в лучника перед нами не попал, он успел уклониться в сторону. Зато попал в того, кто стоял за ним. Копье пробило ему горло, он выпучил глаза, убежал за лошадей и там опустился в траву, надеясь, что его могущественные братья-друзья сейчас его воскресят. Наивный!
Сразу же с диким криком, подняв свой меч к небу, на нас побежал самый нетерпеливый. Он, наверно, расстроился, что не только им разрешено убивать, но и наоборот. Охвен воткнул Пламя в землю у ног, вытащил из-за голенища нож и бросил его, как приветствие. Кричащий захлебнулся криком, его отбросило назад на шаг, он жалобливо посмотрел на своих братьев-друзей, громко испустил газы и умер.
Вот тут закричали все наездники! Они ссыпались со своих коней, воздели руки к небесам и заголосили.
— Да что это за неуважение! Что это за наглые выходки! Мы на вас жаловаться будем! — кричали они, хотя я из их лая не понимал ни слова. Но что они еще могли говорить?
— Чего-то нервничают, — сказал я Охвену.
— Похоже, собаками нас обзывают, — ответил он мне.
— Ты понимаешь их язык?
— Нет, но еще сто лет назад, когда мы были в теплых морях, там нас, белокожих, всегда собаками называли, когда критиковали.
Спешившиеся воины взвыли, наконец, прекратив осыпать нас своими угрозами, и бросились в атаку. У каждого из них был в руках кривой меч и маленький круглый щит. Они бежали всей толпой на нас двоих, пихая друг друга локтями и улюлюкая. Лошади, освобожденные от седоков, стеснительно отошли подальше от людских разборок и принялись пощипывать траву, время от времени задирая хвосты и удобряя землю. Они даже не пытались болеть за своих хозяев.
Каждый горец норовил быстрее ткнуть своим мечом во врага. Мы с Охвеном расступились по сторонам, уворачиваясь от чужого оружия, принимая удары на даги и отбивая выпады своими клинками. Волна наступления захлебнулась и как-то отхлынула вспять. На земле перед нами остались лежать чья-то кривая нога и оскаленная голова. Тел не было. Мы оглядели друг друга: головы и руки-ноги были на месте. Да и стыдно бы было кому-то из нас иметь во владении такую согнутую в полукольцо конечность.
Наши враги тоже стали осматривать друг друга: один из них сразу упал и забился в судорогах — из распоротого живота сквозь чешую кольчуги вывалились серо-зеленые внутренности. Следом свалился еще один: в пылу битвы он лишился головы, но не заметил этого и умер только от того, что вся кровь из него вытекла. Дольше всех продержался одноногий. Как он умудрился отбежать с братьями-друзьями назад — загадка. Наверно, всю жизнь тренировался в прыжках на одной ноге.
Но их все равно оставалось слишком много. Эх, скорей бы пришла помощь! Прелюдия к битве кончилась. Сейчас начнется настоящая резня. Я вспомнил слова гиганта Сигге и покрепче перехватился за рукоять меча. Охвен ободряюще кивнул мне головой.
Теперь атаки были уже не столь сумбурными, как до этого. Горцы нападали двойками-тройками, отступая и давая дорогу следующим. Им удалось оттеснить меня от Охвена. Старому викингу приходилось совсем туго: негнущаяся нога изрядно ограничивала его возможности. Наверно, они доставали нас своими мечами, но ударов я не чувствовал, боли — подавно. Я предугадывал их движения и бил сам. Окружающее перестало существовать. Остался только враг, постоянно меняющийся в лицах, и мы с Охвеном. Мне удалось бросить на него взгляд: лохмотья одежды, волосы, лицо, борода, руки — все было красного цвета. Только глаза блеснули, перехватив мой взгляд. Он мне подмигнул.
Я ударил очередного горца наотмашь прямо в грудь, не успел выдернуть клинок и почувствовал движение сбоку. Развернулся вместе с оскаленным трупом, ощутив, как враг промахивается по мне, но, однако, попадает по мечу. Руке стало неожиданно легко: меч мой обломился у гарды. Пришлось перехватить кисть врага, одновременно нанося удар бесполезной теперь рукоятью ему в глаза. Сработало! Я вновь получил оружие, которым и пихнул вбок закрывшего лицо руками воина.
С первым же ударом я осознал, что таким мечом сражаться я не смогу: он был непривычно легок. В сочетание с тем, что рукоять была скользкая от крови, я понял, что могу потерять его в любой момент. Выход был один: снова пробиваться к Охвену.
Я воткнул чужой меч новому своему противнику в горло и разжал пальцы. Это было для них неожиданно, потому что, прыгнув в сторону, я становился безоружным. Я пнул стоящего ко мне спиной врага в зад так, что тот даже подлетел и обрушился наземь, как мешок с репой. Если бы у него не были такие тяжелые сапоги, то он, без всякого сомнения, улетел бы на Луну. Я прыгнул ему обеими коленями на спину, чтоб он не пытался больше подняться. Он это усвоил, предоставив мне во владение свой кинжал, вывалившийся из ножен. Кувырок с колен получился удачным: я даже успел подняться на ноги перед тем, как на меня уставилось перекошенное в ярости чужое лицо. Нет, это была морда. Звериная в своей ненависти, страшнее, чем у оборотня — тот хоть за пищу боролся. Я поднырнул под руку и воткнул кинжал, не заботясь, куда, как иголку в подушку: лишь бы не вывалилась. И тут я увидел Охвена.
