Picaro - Ученик
Видела бы его теперь матушка, Урс судорожно вздохнул. При мысли об арестованной фрау Анне, в груди паренька болезненно сжалось сердце. Как это уже не раз бывало, накатила тоска. В такие моменты от собственного бессилия хотелось завыть. Завыть, как тогда, когда бежал со всех ног по ночному Звездному тракту. Несся прочь от развалин Старой башни, прочь от проклятого Мевеля, ставшего ловушкой для его семьи…
– С дороги, сопляк! Затопчу!
Грозный окрик и нарастающий за спиной стук копыт заставили погруженного в раздумья Урса зайцем отскочить на обочину. Обмирая от невольного страха, он смотрел, как мимо проносится целая кавалькада. Судя по одежде, двое рыцарей со слугами. Паренек чертыхнулся, проводил конных недобрым взглядом. Со злорадством увидел, как оборвыши, возившиеся у дороги, кинули в них несколько комьев земли. С завидной ловкостью угодили последнему всаднику в спину, но человек даже не оглянулся. Через несколько мгновений верховые скрылись за хибарами. Обстрелявшие их мальчишки, что-то крича, побежали следом.
Поправив на плече посох с узелком, Урс зашагал по тракту.
* * *У входа в харчевню висела добротно сделанная из дерева и проволоки клетка. В ней имелось колесо, в котором бежала коричневая белка. Урс долго стоял, с любопытством наблюдая, как зверек несется вперед, оставаясь при этом там же, где был. Ранее такой забавы ему видеть не приходилось.
Наконец голод напомнил о себе, и паренек вошел в открытую дверь заведения. Внутри, несмотря на дневной час плавал сизый туман. Дым от очага, вместо того чтобы уходить через проделанное в крыше отверстие, расползался по всей харчевне. В горле сразу запершило, на глаза навернулись слезы. За длинным столом сидели четверо и, покашливая, торопливо хлебали какое-то варево.
Из едкого тумана на Урса выдвинулась грузная фигура в сером фартуке, с огромным мясницким ножом на боку. Лицо человека до половины было замотано грязной тряпицей, над которой горели воспаленные глаза. Смерив паренька взглядом, повар гнусаво поинтересовался, что ему тут нужно?
– Пожрать чего-нибудь горячего, – ответил Урс.
– Есть гороховая похлебка с салом. За грош цельный горшок получишь.
– Тащи.
– Садись, – мужчина в фартуке указал на свободное место с краю стола. – Сейчас принесу. Пива налить? Полгрошика кварта – пей не хочу.
– Да, – Урс прислонил посох к бревенчатой стене. – И краюху хлеба!
Покосившись на бородатого соседа, который, вытянув жирные губы трубочкой, дул на горячее варево в деревянной ложке, он сел. Пристроил узелок на полу, так, чтобы стоял между ногами. Поморгал заслезившимися глазами и следом за остальными начал кашлять.
Долго ждать не пришлось. Рябая замарашка, чуть постарше его, принесла пиво в огромной щербатой кружке. Отхлебнув, Урс скривился: хмельной напиток беззастенчиво разбавили. Хорошо, если на треть. Но ругаться было не с руки.
– Кушайте, – вернувшаяся девка поставила перед ним дымящийся горшок, положила кусок хлеба. – Может, еще што принесть?
Урс отрицательно помотал головой. Принялся хлебать, стараясь не обращать внимание на вкус пригоревшего варева. И размышлять над тем, что ему делать дальше. Цель, которую он поставил перед собой, когда на второй день после побега проснулся в промозглом лесу, была достигнута. Ну, или почти достигнута. Столица княжества – Вигенбург – находилась не далее чем в полу-лиге от него. Пересечь предместье и вот они – крепостные стены, ворота, стража…
Паренек выплюнул попавшийся в похлебке кусочек шкурки от сала: прожевать его было невозможно. Так же невозможно, как сунуться в городские ворота. Наверняка, здешнюю стражу уведомили о нем. Повторять судьбу несчастного Ганса ученику ювелира совсем не хотелось. Нужно было найти способ незаметно проникнуть в город.
Откусив кусок горьковатого, плохо выпеченного хлеба, Урс запил его пивом. Теперь, после скверной похлебки, оно казалось не таким уж дурным на вкус. И вообще время, проведенное в дороге, показало беглецу, что привыкнуть можно ко всему. К одиноким ночевкам в холодном и сыром лесу, где неподалеку от твоего костра охотятся волки. К стертым в кровь беспрестанной ходьбой ногам. К чувству голода, сосущему под ложечкой по несколько суток подряд. Научило загонять свой страх глубоко-глубоко внутрь, жить с ним и, самое главное, – прятать от других. Так, чтобы никому из встреченных на тракте прохожих-проезжих в голову не пришло, что ты чего-то боишься. Чтобы ни один крестьянин, у которого ты купил хлеба или попросился переночевать на сеновале, не заподозрил в тебе беглеца. Не вцепился в воротник, не позвал на подмогу соседей и не потащил к старосте.
Закашлявшись, Урс утер слезящиеся глаза. Сидевший рядом с ним мужик кончил есть и выбрался из-за стола. Расплатившись, вышел из харчевни. Словно на смену, в дверь сразу же шагнул новый посетитель. Высокий, еще не старый мужчина в черной рясе, подпоясанной веревкой – нищенствующий монах. Осенив себя знамением, святой отец зычно, нараспев сказал:
– Да прибудет Господне благословение на доме сем, его хозяевах и гостях! Ибо рек Господь Всемогущий: люб мне тот, кто дает пищу телесную слугам моим. Зачтется каждый кусок хлеба и глоток пива, коими добрые люди делятся с ними.
Из тумана появился хозяин. Поклонился, получив благословение. Предложил святому отцу присесть, отдохнуть. Подкрепиться, чем Бог послал.
– Господь отблагодарит тебя сполна, добрый человек, – странствующий монах уселся напротив Урса. – А я не забуду упомянуть в своих молитвах.
– Куда путь держишь, святой отец? – оторвавшись от похлебки, спросил чернорясого сосед по лавке – красномордый мужик в бараньем кожухе.
Кашлянув, монах ответил, что звать его Кнутом, из обители Нищих Братьев на границе с Туршем. Идет-бредет по землям урренским поклониться мощам святых близнецов Августа и Густава. В этом году ровно сто лет исполнится, как их мамаша – Хильда – прабабка нынешнего курфюрста, основала монастырь рядом с могилой невинноубиенного сыночка – Августа. Извели того во младенчестве колдовством по приказу императора, который хотел род курфюрстов пресечь и весь Уррен под себя загрести.
Порчу тогда наслали на обоих братьев, да только явил Господь Всемогущий чудо и Густав выздоровел. Прожил потом до шестидесяти годков, добрую память о себе оставил. Правил по справедливости и простых людей от императорских мытарей всегда защищал. За что его народ прозвал "Честным". А когда помирать собрался – завещал схоронить себя рядом с братом Августом. И стали на их могиле чудеса случаться – больным, которые туда придут, Господь исцеление шлет, скорбящим – покой в душе, а тем, кто на монастырь жертвует – исполнение заветного желания…
