Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь»
— О тысячерукая! — снова повторила Мэй. — Вернется ли ко мне речь? Смогу ли я говорить со смертными так же, как я сейчас говорю с тобой?
— Нет, — ответила богиня. — В тебе еще недостаточно силы, принцесса, а потому лучше твоим устам молчать о том, чем занята твоя голова. Знай одно, я обещаю это тебе как милостивая Гаиньинь: ты заговоришь, когда встретишь того, кто будет любить тебя больше собственной жизни.
— Для чего мне эта любовь? — воскликнула Мэй, — Трон отца занят убийцей, моя жизнь — жизнь простолюдинки, кругом страх и тьма...
— Любовь преодолеет страх и разгонит тьму, — ответила богиня Гаиньинь. — Тот, кто любит, сокрушает владычество зла. И довольно с тебя этого знания, принцесса Фэйянь.
Богиня провела золотой ладонью по устам Мэй, и та поняла, что не может больше вымолвить ни слова. Затем все окутал золотой туман, а когда он рассеялся, Мэй увидела, что Гаиньинь стоит на своем возвышении, Гуан молится, а служка по-прежнему распевает стихи.
Мэй достала из-за пояса маленькую кисть, пузырек туши и листок бумаги. Быстро написала на нем что-то и протянула листок Гуан. Та взяла листок, прочла изменилась в лице и поднялась с колен. Взяв Мэй за руку, она вышла из святилища и, несколько раз поклонившись храму, подозвала носильщиков с паланкином.
— Едем домой! — приказала она.
... Мэй не написала ничего особенного, кроме того, что ей явилась богиня Гаиньинь и повелела выйти замуж за господина Вэй Цясэна. По приезде домой Гуан сообщила об этом мужу и начала приготовления к свадьбе Мэй.
В пятнадцатый день месяца Золотого Гинкго Мэй Лепесток Лотоса, она же принцесса Фэйянь, стала второй женой господина Вэй Цясэна, молодого вельможи, еще не утратившего понятий о чести, добре и благородстве. Гуан, дорожившая Мэй пуще собственного глаза, сама отвела девушку на брачное ложе. Следует сказать, что брачной ночи предшествовали другая ночь, когда Гуан, сидя в комнате Мэй, объясняла своей юной подопечной все тонкости и премудрости любовной игры, в которой сама была неподражаемо искусна... А когда Мэй ожидала мужа в спальне, Гуан ненадолго задержала Цясэна и сказала:
— Дорогой, будь с ней терпелив и нежен. Твое мастерство ветра и луны не знает себе равных, но все же... Я не хочу, чтобы Мэй испугалась или затаила обиду — ты первый ее мужчина.
— Я сделаю все, что в моих силах, милая, — улыбнулся Цясэн. — А как ты проведешь эту ночь без меня?
— Буду спать, как камень на дне реки, — улыбнулась и Гуан. — Приготовления к свадьбе меня сильно утомили. К тому же я нынче весь день мучаюсь от слабости и головокружения, все так и плывет перед глазами.
— Надо позвать лекаря! — обеспокоился Цясэн. — Оставь, — махнула рукой Гуан. — Сегодня тебе и без того хватило хлопот. Со мной посидит старая Мын, я выпью травяного отвара и усну. Скорее всего, зто обычное женское недомогание. Не заботься.
— И все же... — с сомнением сказал Цясэн.
— Послушайся меня, — снова улыбнулась Гуан. — И ступай ко второй жене, не томи ее ожиданием.
... Господин Вэй Цясэн не огорчил и не разочаровал свою вторую жену. Мэй узнала любовь мужчины и через некоторое время не могла себе помыслить, как проводить ночь без ласк Цясэна, бывшего умелым, неутомимым и чутким любовником.
Мэй представлялось, что ее прошлая жизнь — императорский дворец, потом нищая деревня, а еще позже улица Диких Орхидей — все было грезой, рассеявшейся с первыми лучами солнца. Мэй полюбила господина Цясэна так же, как и любила свою наставницу Гуан. Кроме того, легкое недомогание госпожи Гуан оказалось беременностью, чему не мог не радоваться Цясэн.
— У нас будет наследник! — говорил он. — Жизнь не жестока и не бесплодна; когда мы умрем, наше дитя позаботится о благополучии нашего посмертного существования!
В любви, согласии и покое Вэй Цясэн и две его жены прожили три года. В положенный срок Гуан родила сына, нареченного Суйдэ, и целиком посвятила себя его воспитанию. Впрочем, это не означало, что с рождением ребенка она стала меньше любить и лелеять Мэй. Да, Мэй была младшей женой, на Равных с Гуан правах делившей ложе с мужчиной, который был дорог сердцу бывшей певички. Но это не вызывало у Гуан ревности или зависти. Она попрежнему обучала Мэй каллиграфии, рукоделиям управлению немалой усадьбой Вэй Цясэна. Мэй повзрослела и из угловатой робкой девочки превратилась в очаровательную молодую женщину, чей взгляд смотрел целомудренно, а тело знало все хитросплетения любовной игры. Одно печалило Мэй — она так и не могла говорить. Значит, Вэй Цясэн, хоть и любил ее, но все же любил меньше, чем собственную жизнь...
А потом в Западный Хэ пришла беда. Пришла вместе с наемниками Ардиса, верными вассалами узурпаторши Шэси. Западный Хэ по традиции с незапамятных времен был вольным городом, имеющим право не платить дань императору, поскольку когда-то этот приморский город оказал незабываемую услугу Императорскому дому... Но Шэси, разграбившая всю Империю рука об руку со своими душегубами, решила, что пора отдать на растерзание и Западный Хэ — город, которому покровительствовала сама тысячерукая Гаиньинь.
Господин Вэй Цясэн вместе с прочими вельможами и военачальниками города возглавил, отряды защитников. И вместе с прочими был убит; когда защита пала, бешеные наемники Ардиса ворвались в Западный Хэ, превращая в ад все на своем пути.
За считаные часы богатый и роскошный город превратился в руины. Тут и там вспыхивали пожары: на равных горели дома знати и лачуги бедняков. Квартал Диких Орхидей выгорел дотла, а певичек, говорят, наемники Ардиса вырезали всех до единой, принося в жертву своему кровожадному божеству.
Весть о том, что Вэй Цясэн убит, повергла Гуан и Мэй в ужас. Но, даже раздавленная горем, Гуан не позволила себе ослабеть духом. Она велела всем слугам бежать из усадьбы и укрываться, кто где может, спрятала часть драгоценностей и денег мужа в подземном тайнике, велела Мэй собираться и вместе с нею и маленьким Суйдэ выбралась к Рыбной пристани. Там уже собрались толпы беженцев из города. Слышались вопли проклятий, рыдания, стоны раненых...
У Рыбной пристани, самой бедной и отдаленной пристани Западного Хэ, стояло на причале всего две дюжины джонок, которые никак не могли взять на борт всех несчастных. Матросы с джонок брали лишь тех, кто мог заплатить им пять тысяч связок золота — за это толпа осыпала их проклятиями, мало у кого в этой толпе водились такие сумасшедшие деньги.
Гуан (к счастью для нее, для Мэй и маленького Суйдэ) взяла с собой тридцать тысяч связок золота и шкатулку с драгоценными украшениями, каждое из которых стоило не меньше десяти тысяч золотых фыней. Женщина заплатила капитану джонки «Красная магнолия» и поднялась на борт вместе с Мэй и Суйдэ. Глаза ее застилали слезы, она смотрела на берег, где клубился над стенами города густой дым, где тело ее мужа было изрублено на куски мечами наемников... А она даже не могла позволить себе совершить над телом мужа погребальные обряды! Мэй стояла рядом, но ее глаза оставались сухими, и только мертвенно-бледное лицо выдавало душевную муку.