Наталья Игнатова - Дева и Змей
Сколько их умерло в том бою? Дружинники, приставленные князем охранять наследника в сражении, говорили о полутора десятках. Но, конечно, князь не верил. И не верили его бойцы… кроме тех, кто видел княжича в сече. Мико и сам не верил. Но с того дня даже для отца он стал Михаилом.
Стал взрослым.
И навсегда зарекся убивать.
В часы сна — в мертвые часы кэйд и динэйх — он вспоминал. Нечестивую, обжигающую радость. Голод, невыносимый, всепоглощающий, — ничего не осталось тогда, кроме голода, и желания утолить его, и счастья от того, что он снова и снова проливает кровь.
— Господи, — закрыв глаза, шептал княжич, — твоя ли это воля, Господи? Ты ли направлял мою руку, Отец мой?
Ответа не было — Бог выше того, чтобы отвечать на молитвы. Но ответа и не требовалось. Даже если те люди погибли по воле Божьей, радость от их убийства была нечистой. Омерзительной. Радость была послана дьяволом. Уж о ком, о ком, а о Светоносном Наэйр знал предостаточно, и подобного рода убийства были по его части.
— Когда я убиваю, дьявол приходит в меня, — сказал Михаил отцу.
— Когда я убиваю, — произнес в ответ князь, — дьявол направляет мою руку. С этим ничего не сделаешь, сын. Такова наша природа. А не убивать мы не можем, потому что голод… — голос его стал хриплым и низким, — голод сильнее нас.
— Я не буду убивать.
— Это невозможно. Тебя вынудят, заставят, сами смертные сделают так, что тебе придется убивать. Снова и снова. Раз начав, уже нельзя остановиться. Ты поймешь, как только вновь почувствуешь голод.
— Это искушение. Бог дал нам достаточно сил, чтобы бороться с нечистым.
— С нечистым? — протянул отец. — А ты сам, сын мой, не таков ли? И ты, и я, и твой дед, мы прокляты, и все, что можем, это молить о прощении, для этого Творец дал нам силы, для борьбы же с дьяволом — нет. Только смертные способны превозмочь искушение смертью, но даже они убивают друг друга. Ничего не выйдет, Михаил. Но попробуй. Я рад буду, если у тебя получится.
Он никогда не любил смертных, слабых и жестоких, трусливых, склонных к предательству и предающих при первой возможности, но сейчас поразился неожиданной, такой простой мысли. Как же не понял раньше? Ведь люди столько времени были перед глазами!
— Смертные лучше нас? — потрясенно спросил он отца.
— Мы мудры как змии, — князь взглянул на него с усмешкой, — они просты как голуби.[25]Кто из нас лучше? Решай сам, это тебя, а не меня монахи учили толковать Писание. Мне все больше преподавали историю.
От незаслуженной обиды забылась даже сыновняя почтительность.
— Разве я виноват, что история для меня — пустой звук?
“Разве я виноват, что дед отдал тебя людям и привязал к этой планете?”
Секунду ему казалось, что отец ударит его. Но князь разжал кулак, резко провел ладонью по столу, стирая несуществующую пыль.
— Прости, — попросил Михаил.
— Ничего. Знаешь, твой дед утверждает, что ты сродни серафимам. Та же… хм, кровь. Говорят, они похожи на крылатых змеев.
Курт действительно съездил днем еще и в Бернау. В конце концов, кроме разведки, следовало и почту забрать. А заодно проверить кое-какие подозрения. Курт и проверял. И даже, пока не заехал в Вотерсдорф, был уверен, что наткнулся на кое-что по-настоящему интересное. Подозрения оправдались: никто ничего об Ауфбе не слыхал ни в Бернау, ни в Зепернике и Бизентале — двух ближайших к Ауфбе городах. Одно название, что города, — Курт скорее назвал бы их поселками городского типа, но его мнения не спрашивали. А странные пробелы в географических познаниях местных жителей сами по себе ничего нового не дали. Разве что уверился Курт в том, что Драхен за какой-то надобностью скрывает от мира свой город и своих людей. Да и то, странное получается сокрытие: Гюнхельды ведь регулярно из Ауфбе уезжают. Один из кузенов, вон, каждое утро увозит в “Дейкманн”, ресторанчик в Берлине, выловленных ночью раков — этот промысел для некоторых горожан одна из основных статей дохода — и развозит по магазинам продукцию здешнего мясокомбината.
Да и не только Гюнхельды. Других тоже никто не держит: студенты учиться ездят, мать дважды в неделю выбирается по магазинам. И что, неужели никто ни разу не проболтался о том, в каком странном месте живет? Нет, не в том даже дело, проболтались или нет, а в том, что Драхен, видимо, не ставит целью оградить горожан от мира. Он город прячет. И все, что за городом. Свой замок, озеро, где вход в Волшебную страну, лес прячет, который за озером начинается, а где заканчивается никто и не знает…
Вот! Вот оно в чем главный интерес: насколько далеко в действительности простираются владения Драхена? Не власть его, насчет власти рано пока выяснять, а владения. Земли. По шоссе до ближайшего города двенадцать километров, но если даже сбросить шкуру автомобилиста и посмотреть не вдоль дорог, а — в сторону, все равно где-то неподалеку, где-то за лесом, должны быть другие города, другие дороги. Тесновата Германская Империя, негде втиснуть заповедную область с хоть сколько-нибудь внушающей уважение площадью.
А такое впечатление, что лес уходит за горизонт, и конца края ему нет. Курт ведь не зря Элис на обзорную вышку потащил, хотел, чтобы вдвоем они вокруг огляделись. Если он чего-то не увидит, Элис сможет это “что-то” своим особым зрением разглядеть. В итоге, он больше любовался девушкой, чем окрестностями. Но как не смотреть на нее, если взгляд поневоле задерживается, если хочешь или нет, а пытаешься понять, в чем же странность, в чем разгадка красоты, которой, вроде бы, и нет вовсе? Элис слишком худенькая, чтобы быть привлекательной. Слишком проста в общении, чтобы быть женственной. И неуловимы, но заметны азиатские черты в ее облике: глаза — не раскосые, но… где-то близко, скулы, хоть и тонкой лепки, а слишком резко очерчены, а все это в сочетании с бледной кожей и серыми волосами просто не может казаться красивым. Не для Курта, хотя многие его приятели сочли бы Элис идеалом красоты и загадочности. Некоторых тянет на экзотику. А ему Элис казалась почти снегурочкой, снегурочкой с очень яркими зелеными глазами, будто два хризолита вставили в вылепленное из снега лицо.
Сегодня она была в платье непривычного фасона — в Москве такие еще не носили. Короткая юбка почти не прикрывала колени, а странный покрой, прямой, лишь немного зауженный в талии, отчего-то делал фигуру похожей на кукольную. Бумажная куколка в бумажном платьице. Нет, все дело, конечно, в юбке. То есть, в ногах. То есть, хватит пялиться, надо иногда и по сторонам поглядывать.
