Питер Бигл - Последний единорог
Так без битвы отступал Красный Бык, пока Она не загнала его в воду. Там он встал, прибой бился о его копыта, вымывая из-под них песок. Он не наступал и не спасался бегством, и теперь Она знала, что не может убить его. И все же, пока в горле Быка что-то удивленно клокотало, Она готовилась к новому броску.
В глазах Молли Отравы в этот момент мир застыл неподвижной картиной. Словно бы с башни, более высокой, чем башни замка, она глядела на бледное взморье, где две куклы, мужчина и женщина, как прикованные не отрывали глаз от глиняного бычка и крошечного единорога из слоновой кости. Брошенные игрушки… А рядом еще одна, полузатоптанная в песок, вблизи высится песочный замок со щепкой-королем, воткнутой в одну из кривых башен. Сейчас все поглотит прилив, и не останется ничего, кроме вяло кружащих над пляжем птиц.
Тогда Шмендрик рывком прижал ее к себе: – Смотри, Молли!
Издалека, от горизонта набегали тяжелые волны, вздымая белопенные гребни над зеленым стеклом, вдребезги разбивавшимся о песчаные отмели и покрытые слизью скалы, волны, терзавшие берег со свирепостью огня. Стаями с берега взлетали птицы, и полные внезапной ярости крики их тонули в реве волн.
А в снежной пене из белизны разодранной в клочья воды, из струящегося зеленого с белым прожилками мрамора – их гривы, хвосты, изящные бородки самцов в лучах солнца… темные и глубокие, как само море, драгоценные камни глаз… и сияние… перламутровое сияние рогов. Рога приближались, словно радужные мачты серебряных кораблей.
Но выбраться на землю, пока там был Бык, они не осмеливались. Они бились на мелководье, будто перепуганные рыбы, когда сеть поднимает их из воды, – еще не оставившие море, но уже теряющие с ним связь. Каждая волна приносила все новые сотни единорогов и бросала их к тем, кто уже боролся с потоками воды, выносящими их на берег. Они толкались, вставали на дыбы, спотыкались, откидывали назад длинные молочно-белые шеи.
В последний раз Она опустила голову и бросилась на Красного Быка. И существо из плоти и крови, и беплотный дух от этого удара лопнуло бы, как перезрелый арбуз. Даже не заметив удара, он повернулся и медленно вошел в море. Давая ему дорогу, единороги заметались в воде, разбивая прибой в мелкие брызги, встававшие у берега стеной тумана, который их рога превращали в радугу; но и песок, и скалы, и все королевство Хаггарда, и вся земля вздохнули, когда Бык ступил в море. Чтобы пуститься вплавь, ему пришлось зайти далеко. Самые большие волны доставали лишь до его колен, прилив застенчиво разбегался в стороны. Наконец Бык погрузился в море, подняв чудовищную черно-зеленую волну, твердую и гладкую как ветер. Она беззвучно вздымалась, заслоняя горизонт, пока на мгновение не скрыла из вида сгорбленные плечи и покатый круп Красного Быка. Шмендрик поднял мертвого Принца и побежал вместе с Молли, пока их не остановила крутая стена утеса. Волна разлетелась ливнем разбивающихся цепей. Тогда единороги вышли из моря. Молли не различала их – они были несущимися к ней криком и светом, слепившими глаза. Она была достаточно умна, чтобы понимать: ни один смертный не должен видеть всех единорогов на свете, и она попыталась найти только своего единорога и глядеть только на нее. Но их было слишком много, и они были слишком прекрасны. Протянув руки, слепо, как Бык, она двинулась к ним.
Единороги, конечно, растоптали бы ее, как Красный Бык Принца Лира. Они обезумели от свободы. Но Шмендрик заговорил, и они разделились, обтекая Молли, Лира и его самого справа и слева: некоторые даже перепрыгивали через них – там море обтекает скалу и вновь смыкает за ней свои воды. Вокруг Молли, сверкая, тек поток света, столь же невероятного, как горящий снег, тысячи раздвоенных копыт пели словно цимбалы. Она стояла очень тихо, не плача и не смеясь, такое счастье было непомерным для нее.
– Посмотри наверх, – сказал Шмендрик. – Замок рушится.
Она обернулась и увидела, что в потоке вспрыгивающих на утес и обтекающих замок единорогов тают стены и башни, словно песочная крепость в волнах. Замок рушился громадными холодными глыбами, таявшими и исчезавшими в воздухе. Он исчез без звука, не оставив следа ни на земле, ни в памяти двоих людей, следивших за его падением. Через минуту они не могли вспомнить, ни где он стоял, ни как выглядел.
Вполне реальный Король Хаггард падал, ножом прорезая обломки замка. Молли услышала его отрывистый смех, словно он ожидал и это. Мало что удивляло когда-нибудь Короля Хаггарда.
XIV
Когда море поглотило звездчатые, словно бриллианты, отпечатки следов, ничто уже не говорило ни о том, что здесь были единороги, ни о том, что здесь был замок Короля Хаггарда. Только у Молли в глазах все еще тек, сверкал поток.
«Хорошо, что Она ушла не попрощавшись, – поду мала Молли. – Было бы глупо хотеть, чтобы все окончилось по-другому, и я побуду глупой с минутку, но все же такой конец несомненно лучше». Словно солнечный луч коснулся вдруг ее шеи своим теплом, скользнул по волосам, она обернулась и обхватила руками шею единорога.
– О, ты осталась! – шептала она. – Ты осталась! – В этот момент Молли потеряла голову на столько, что уже собиралась спросить: «А больше ты не уйдешь?», но Она мягко выскользнула из ее объятий туда, где лежал Принц Лир, чьи синие глаза уже начинали бледнеть. Она стояла над ним так, как стоял он, охраняя Леди Амальтею.
– Она может оживить его, – тихо сказал Шмендрик. – Против единорога бессильна и сама смерть. – Молли внимательно, как не делала уже давно, взглянула на него и увидела, что он, наконец, обрел всю свою силу и свое начало. Она не могла сказать, почему поняла это – от него не исходило неистового сияния; никакие другие признаки, по крайней мере в тот момент, не отличали его от прочих смертных. Это был обычный Шмендрик Маг, и все-таки он был впервые.
Она долго стояла рядом с Принцем Лиром, прежде чем прикоснулась к нему рогом. И пусть все кончилось и кончилось счастливо, во всем ее облике была усталость, а в красоте – печаль, которой никогда раньше не видела Молли. Ей внезапно показалось, что единорог тоскует не о Принце Лире, но об исчезнувшей девушке, которую нельзя вернуть назад, о Леди Амальтее, которая могла бы счастливо жить с Принцем. Она склонила голову, и рог ее застенчиво, как первый поцелуй, коснулся подбородка Лира. Он сел, моргая и улыбаясь чему-то прошедшему. – Отец, – позвал он торопливо, с удивлением. – Отец, я видел сон. – Но вот он заметил единорога, и кровь вновь прилила к его лицу. Он сказал: – Я был мертв.
Она прикоснулась к нему еще раз, на сей раз к сердцу, и рог задержался там на некоторое время. Оба они дрожали, вместо слов Принц Лир протянул к ней руки. Она сказала: – Я помню тебя. Я помню.
