Джульет Марильер - Тенепад (ЛП)
- Держаться, - сказал мужчина с огненными глазами. – Мы посмотрим отсюда.
И мне оставалось лишь спускаться по этим ступенькам. Они были узкими, а поверхность была не только влажная, но покрытая каким-то мхом, на котором скользили мои туфли. Держаться было не за что, стены были близко, но когда я протянула руки, камень словно отпрянул от меня.
- Скорее! – заявил мужчина, собака гавкнула в предупреждение.
Я спускалась шаг за шагом. Мудрый взгляд. Неподвижность. Смелость. Сила сердца. Решимость. Дающая рука. И теперь я была у пруда. В его глубинах что-то зловеще сияло, словно под водой горел огонь. Старое место, принадлежащее доброму народцу. Живое из-за магии.
Места едва хватало для двух моих ног. Никакого выступа, чтобы помешать ребенку или животному упасть. Только крошечная ступенька и вода, острые камни поднимались отовсюду. Я застыла, а в глубинах двигался и менялся свет. Мог ли этот пруд показывать будущее? Быть местом древнего ритуала? Что мне нужно делать?
Громкий лай собаки, и стены с каждой стороны вдруг ожили светом и тенью. Силуэты прыгали и ныряли – летящая сова, воин на коне и с топором, девочка с волосами, похожими на длинные водоросли. За мной будто горел огромный костер, бросая тени на камень. Я оглянулась через плечо на ступеньки. Мужчина стоял с вытянутой рукой, в другой он держал мой скромный факел. Он был магом или чем-то большим.
- Смотри вперед, - сказал он. Это был приказ, и я послушалась. На камнях впереди тень мужчины отчаянно сражалась. Он был на ногах, вооруженный лишь чем-то похожим на палку или посох. Против него были три воина на конях. Он замахивался палкой, хитрил. А я хотела, чтобы он выжил, ведь он выглядел таким настоящим.
Сзади раздался холодный и спокойный голос.
- Прыгай!
И я прыгнула. Вода приняла меня, холодная, как зимняя ночь, и это пронзило меня. Я погружалась все ниже, пока не должна была тонуть, но мне не нужен был воздух. Я спускалась, а вокруг появлялись и исчезали картинки. Я была в воде или огне? Свет и тень мерцали, дразня меня, пока я спускалась. Лица в огне, знакомые, но быстро меняющиеся, дым закрывал их, или это была рябь, и они пропадали… Исчезали, и я не успевала коснуться, заговорить…
- Останьтесь! – кричала я, но голос выходил пузырьками. – Стойте!
Я увидела маму, она появилась и исчезла, как сон, милый, но растаявший. Я боролась, билась руками и ногами с водой.
- Останься! Мне нужно… я хочу…
Нет. Это проверка. И я заставила себя сдаться воде. Без боя. Не дышать. Как в ту ночь, когда я пряталась за стеной. Замереть как камень. Как смерть. Вода тянула меня в глубины Дыры Чудака.
И вот она на берегу, пела мне в ее руках, прижавшуюся к ее теплому телу.
- Сила сердца и решимость, - пела она, и я чувствовала, как она нежно гладила меня по волосам. – Щедро дар рука дает, - она склонилась и поцеловала меня в лоб. – Моя девочка, - прошептала она. – Моя дорогая девочка.
Я обрела голос и заговорила не как дитя в ее руках, дитя из воспоминаний, а как девушка, которой была теперь.
- Я люблю тебя, мама. Ты оставила меня рано, и я скорбела. Но ты дала мне то, что дороже всех даров. Может, ты уже тогда знала, что уготовило мне будущее, - в сознании появилось новое изображение. Женщина там была похожей на мою маму, но не полностью, она была младше, и в ней было что-то тяжелое, словно она пережила долгий путь и несла в себе опыт, который было страшно облекать в слова. На ее коленях было другое дитя. Я чувствовала тепло в своих руках, хрупкое, но и сильное. – Моя девочка, - прошептала я. Огонь поднялся, вуаль дыма закрыла их – мать, дочь и внучку.
И снова вода: как глубоко я погружусь, пока все не закончится? Тело напряглось, желая борьбы. Страх вопил мне убираться отсюда.
- Смелость, - прошептала я или подумала. – Пройди проверку до конца, или предай всех, кто в тебя поверил.
Закрыв глаза, расслабив конечности, я падала. Я падала в свет летнего дня. Он освещал белое лицо брата, струйку яркой крови, текущей из его рта. Он пытался вдохнуть еще хоть раз, сказать слова, что я уже слышала: «Нерин, прости».
Нерин того времени плакала, молила Фаррала остаться, молила не оставлять ее одну. Последним звуком, что он слышал перед смертью, был вой сестры. Теперь я опустилась рядом с ним на колени и прошептала на ухо:
- Ты отдал жизнь за правду. Ты показал мне, как быть смелой. Передал мне этот огонь, брат. Теперь я буду его нести, - я видела перемену в его взгляде, а потом свет покинул их, и он улетел в голубое небо, раскинувшееся над холмами Олбана. – Прощай, Фаррал, - прошептала я.
Я была тоже в небе, меня вращали четыре ветра, я парила. Лица в облаках. Воин, ребенок, гордый жеребец, жук, собака, странный старик, девочка, что смотрит, как отец продает ее за три серебряника. Огонь охватил его, сделал из него кричащий столб пламени, его рот был раскрыт, глаза – выкачены, а боль пронзила и меня, я закричала, но ветер унес мой голос далеко.
О, это было жестоко. Печаль давила на меня, мешала сказать слова. Отец, страдая, смотрел на меня. Я хотела сжаться, закрыть руками лицо и притвориться, что его здесь нет. Но я должна была пройти проверку с открытыми глазами, руками и сердцем, без горечи, сожаления или обвинений. Я должна смотреть и отпустить потерянных.
- Отец, - сказала я, давясь, - у тебя был тяжелый груз, ты долго его нес. Ты сделал все, что мог, для меня. Мира тебе. Я люблю тебя. Я прощаю тебя.
Дочь… Слово было шепотом, вдохом, уносящимся прочь. Он ушел.
Еще не все. Я погрузилась еще ниже, глубже воспоминаний. В этот раз я думала, что не справлюсь. В этот раз я хотела закрыть глаза и уши. В этот раз я проиграю, не смогу с этим справиться, ведь это нельзя было вынести. Я молила себя не сдаваться.
Выбора не было. Ни борьбы, ни укрытия, я могла лишь двигаться к самому темному, самой страшной боли, ране, которую нельзя было исцелить. Решимость. Она была у нее до самого конца. В ее голосе, когда она просила меня спрятаться, не издавать ни звука, сколько бы ни пришлось ждать, что бы они ни сделали с ней, что бы я ни увидела. Она была в ее глазах, когда они схватили ее, пока она не потеряла сознание.
- Бабушка, - сказала я, пузырек с ее именем поплыл к свету. – Где ты?
Пришло две бабушки. Одна была рыдающей старухой последних дней. Страх оставил глубокие морщины на ее коже, она цеплялась за лицо руками, словно там была маска. От нее неприятно пахло мочой и затхлой едой. Но я так и не смогла ее отмыть, хоть и старалась.
- Нерин, - прошептала она, озираясь. – Нерин, это ты? – я обняла ее, ослепленная слезами.
