Александр Гуров - Ученик некроманта. Игры Проклятых
Она крепче прижалась к нему, кротко вздрагивая, словно от страха. От ее объятий повеяло холодом. Даже мертвый, лишенный теплокровности вампир не мог справиться с морозом, сковавшим тело. Клавдию стоило немалых трудов, чтобы скрыть бьющую его дрожь. Но в одно мгновение холод исчез, словно Батури отпустили из ледяных оков и вернули в покой и безмятежность. Он не заметил синеватой изморози под ногами, которая в мгновение ока превратилась в капли воды: ведь все его внимание было обращено на потянувшуюся из многочисленных входов процессию вампиров, закутанных в черные ритуальные рясы.
– Высшие, – отстраняясь от Алекто, прошептал Клавдий. – Время пришло.
* * *
Ярко блеснула огненная вспышка и моментально угасла, но на смену одной пришла другая. Широкую округлую комнату озарил ослепляющий свет, на стенах заплясали бешеные тени – тонкие, как клинки, и черные, как чернильные пятна.
– Прекратите! – приказывал Клавдий, его голос был переполнен отчаянием и ненавистью. – Прекратите! – Батури крутился волчком, из последних сил противостоя чужой волшбе, но сил с каждым мгновением было все меньше. Он все еще вращался на месте и по-прежнему успевал выставлять крис в нужном направлении в нужный момент и разрушать обращенные на него заклинания.
Нападавших было немного, не больше пяти – остальные Высшие просто наблюдали, ожидая, чем закончится неравная схватка. И если в начале поединка почти все предрекали победу Клавдию, то сейчас ситуация не поддавалась столь явному прогнозу.
Алекто рванулась на помощь к возлюбленному, но упала, сделав всего несколько шагов. Ее тело оцепенело, будто превращаясь в камень.
– Не лезь, – посоветовал седовласый Регин. Этот вампир с внешностью зрелого мужчины, по непонятным причинам поседевшего раньше времени, всегда напоминал Алекто барона Батури. Регин подошел ближе и, взяв девушку на руки, тихо прошептал: – Клавдий сам выбрал свою судьбу, и теперь победа – дело чести. Если ты вмешаешься, он будет сожалеть, что не погиб.
– Пусти… – сквозь зубы выговорила Алекто. – Он умрет, если ему не помочь…
– У него всегда был козырь в рукаве – не стоит переживать, он выпутается, – врал, утешая, Регин, краем глаза замечая, что Батури пропустил удар и упал на одно колено.
Огненный шар изуродовал ему лицо, в спину ударила молния, но он поднялся, правда, лишь для того, чтобы вновь упасть под градом новых ударов. Казалось, смерть неминуема и вопрос лишь в том, сколько еще магических арканов ему удастся выдержать. Но неожиданно густая тьма опустилась вязкой, непробиваемой преградой над Высшим, и ни одно заклинание не смогло прорвать этот мрак, казавшийся живым и разумным. Всевидящие глаза Стража Отражений, на время затуманенные тайной волшбой, открылись, и Тьма ударила тех, кто пришел в Зал Крови с нечистыми помыслами. Клавдий, убедившись, что ему уже ничто не угрожает, прошептал заклинание, которым недавно ослеплял Стража, и Тьма рассеялась.
– Те, кто посмеет напасть, – умрут, – вставая, властно изрек лишенный половины лица Батури. Его потрепанный вид, искаженная ожогами личина и тлеющая мантия делали его внешность ужасной. Теперь он, как никогда, был похож на оживший труп. – Все, кто стоит в этой зале, отныне мои. И если я почувствую подвох или предательство, Страж испепелит посмевшего перечить мне и моей воле! – Клавдий оскалился, обнажая острые клыки. Он вытянул руку и, прокрутившись на месте, обвел клинком круг, указывая на каждого из собравшихся. – Вы дадите мне Кровь, дадите Кровь тому, кто вас породил! Клинки! Клинки! – бешеным зверем взревел Батури, всего одним словом, не требующим объяснений, приказывая каждому обнажить ритуальные клинки и вспороть себе вены. – К’йен! Ко мне и на колени! Ко мне! – К’йен хотел ослушаться, но ноги не повиновались: он сделал шаг вперед и уже не смог остановиться – он двигался медленно, словно в вязкой жидкости, мысли бесконечным потоком проносились, не задерживаясь, в голове, а К’йен все шел, и казалось, его пути не будет конца. – На колени! – приказал властный голос, и К’йен упал у ног Властелина.
– Моя жизнь в твоих руках, – преклоняя голову, ответил К’йен и сам не поверил своим словам.
Клавдий посмотрел на жертву и ехидно ухмыльнулся. Его безразличным взглядом, упорным, но лишенным эмоций, смотрела сама смерть. И К’йен в страхе перед неизбежным закрыл глаза.
– Не стоило играть в те игры, которые неминуемо приведут к гибели. Напасть, подговорив лишь четверых… ты совершил глупость и за глупость поплатишься жизнью. – Голос, которым говорил Батури, ему не принадлежал, этот голос был переполнен тоской, словно он сочувствовал К’йену и сожалел о грядущей гибели, но ровно настолько же он был безмятежным и спокойным, холодным и презирающим.
– Крови! – Закричала обезумевшая Тьма, в которую превратился Батури. Его хрустально-голубые глаза стали черными, как уголь, они светились Тьмой, приводя в ужас и страх все живое и неживое и в то же время завораживая, подчиняя. – Крови, Высшие!
Сорок бессмертных упали на колени и, безропотно выполняя приказ, полоснули себя по запястьям. Кисти Высших окрасились красным, тягучая кровь сперва мелкими каплями изукрасила сорок знаков, но стоило току набрать силу, а тонким струйкам дотянуться до камня, как сигил сам стал высасывать жизненные силы из своих жертв – нагло, беспардонно. Черный камень изукрасился алым, и чем дальше лилась кровь, тем чернее она становилась, словно впитывала в себя Тьму, наполнялась Тьмой. Красное на черном, дважды черном. Жизни сорока и еще двух, застывших в кровавом кругу, были отданы одному. Когда багряно-черная масса дотянулась до центра сигила, когда скопилась у ног К’йена, Клавдий занес Смерть и, вогнав искривленное лезвие в небьющееся сердце, смертью подарил новую жизнь.
К’йен упал в лужу чужой и собственной крови. Его жизнь и жизни сорока смешались в одну. Сталь, помнившая руку хозяина, вытянула из бездны дух, который немедля, без раздумий и жалости пожрал то тело, которое было ему преподнесено. К’йен был мертв, дважды мертв, но чужая воля заставила кричать даже мертвеца. Кровь, залившая сигил, вспыхнула, но огонь не обжигал – лишь щекотал своими язычками сорок искровавленных тел, не утративших подобия жизни, и одного мертвеца, над которым застыл Батури, смеющийся смехом безумца.
Огонь был красным, а сердце огня черным. Черная кровь, кровь Черного.
Ритуал подходил к концу.
Пламя утихло. Смех обезумевшего, окативший широкую залу, захлебнулся. Кровь, льющаяся из сорока вспоротых запястий, остановилась. А мертвец открыл глаза.
– Свершилось, – облизнув изувеченные огнем губы, улыбнулся Клавдий и протянул ожившему кинжал.
