Скотт Вестерфельд - Инферно. Последние дни
— Лучшая в классе. Далеко обгоняла всех остальных.
— Ну и прекрасно. — Он вытащил толстую авторучку. — Уверен, твоя подпись будет более разборчива, чем Захлера — или его матери, если уж на то пошло.
Барабанщик на сцене начал долгий пассаж, проверяя всю свою установку. Звук фазировался и искажался, пока инженеры осуществляли свою настройку. Несколько мгновений мы оба молчали.
Потом барабанная дробь смолкла, и Астор Михаэле разложил контракты на микшерном пульте.
— Итак?
Я смотрела на них, на эти тщательно подобранные, мелкими буквами отпечатанные слова. Пока я читала контракт, он сплетался в моем сознании в клубок, пронумерованные параграфы с перекрестными ссылками обвивали друг друга, словно тема фуги.
— Что-то не так?
— Меня беспокоит… этическая сторона подписания этого документа.
— Этическая сторона? — Он засмеялся. — Помилуй, Алана Рей! В этой группе четверо несовершеннолетних, двое из которых не в своем уме. Минерва подписала свой контракт с отсрочкой на неделю. Кроме того, у нас имеются простофиля и сексуально озабоченная распорядительница. Этическая сторона твоей подписи? Практически ты среди них единственная в здравом уме.
Мне не нравилось, как он говорит о других, но прежде я должна была объясниться.
— Меня беспокоит не собственная правомочность. Меня беспокоит сегодняшний вечер.
— Волнение перед выходом на сцену? — Его тон смягчился. — Это связано с твоим состоянием?
Я покачала головой.
— Дело вообще не во мне. Что, если подписание этого контракта содержит в себе риск причинить вред другим людям? На языке закона это называется моральный риск.[57]
— Не улавливаю мысли.
Я подняла взгляд от россыпи слов на микшерном пульте и, в конце концов, посмотрела Астору Михаэле в глаза.
— Мне кажется, сегодня вечером может произойти что-то очень опасное… из-за нас. Из-за того, кто такая Минерва.
— Ох! — Он удивленно уставился на меня. — Значит, ты… что-то видела?
— Только то, что вижу всегда, когда она поет.
— Твои милые лохнесские галлюцинации?
Он улыбнулся.
— Я видела то же самое и во время выступления «Армии Морганы», но сильнее.
Барабанщик ударил по малому барабану, эхо прокатилось по огромному клубу. Сегодня вечером здесь будут тысячи людей. По бокам сцены стояли огромные груды усилителей, сейчас негромко гудящих.
— Чем больше людей, тем больше зверь, — закончила я. — И чем громче звук, тем больше зверь.
— Надеюсь, что да, Алана Рей, но от этого он не становится реальным. — Астор Михаэле нахмурился. — Это тебе понятно?
— Понятно ли?
Некоторое время он пристально смотрел на меня с искренним недоумением, а потом покачал головой.
— Мы оба видели в жизни странные вещи, тут я согласен. И у нас обоих они вызывали особые… состояния. Но мы оба сумели что-то создать из них. Именно поэтому мы сидим тут над этим контрактом, ты и я.
Я поглядела на его зубы, вспомнив, что Перл рассказывала мне по телефону этой ночью. Как Астор Михаэле делает карьеру, создавая новых насекомых.
Он постучал по бумагам длинным ногтем.
— Вот это реально, а твои видения нет. И ты знаешь это.
Внезапно я разозлилась.
— Почему вы так уверены? Это ведь моя голова, не ваша. Никто не может видеть то, что я.
Он вперил в меня хладнокровный взгляд.
— Однако ты — самый логичный человек из тех, кого я когда-либо встречал, Алана Рей. И ты не пришла бы сюда проверять звук, если бы не собиралась играть сегодня вечером, а ты не будешь играть сегодня вечером, если не подпишешь эти бумаги. Выходит, на самом деле, ты не веришь ни в каких монстров.
Я сглотнула и посмотрела на свои руки — абсолютно спокойные, готовые играть. Я всю ночь мечтала о том, как буду барабанить, как окажусь на сцене, освещенная огнями рампы.
— Но вы же сами говорили, что Минерва способна изменять вещи. Что, если она сделает зверя реальным?
— Я уже два года наблюдаю за тем, как эта эпидемия катится по Нью-Йорку, но никогда не видел ничего подобного тому, что ты описываешь.
Я смотрела на него и очень хотела поверить. В конце концов, это Астор Михаэле открыл новый звук. Может, он и впрямь знает, о чем говорит.
— Ты не доверяешь мне? — спросил он, вертя в пальцах ручку. — Думаешь, я неправильно поступаю с тобой?
— Я думаю, это было очень правильно — то, что вы сделали для Минервы.
Он насмешливо фыркнул.
— Наконец-то хоть кто-то поблагодарил меня.
— Да. Спасибо вам.
Освобождение Минервы напугало Перл, но я видела слишком многих своих одноклассников в психиатрических больницах, приютах и тюрьмах. И я точно знаю, что запирать людей паранормально — против нормального, не рядом с ним.
Сидеть в заключении — это не лечит, это подавляет.
— Ну, в таком случае… — Он протянул мне ручку, мерцая глазами. — Я не думаю, что ты боишься меня или монстров. Я думаю, ты боишься собственного успеха.
Я покачала головой. Астор Михаэле очень, очень ошибался насчет этого. Сегодня утром я выбросила свое ведро для мелочи. Моральный риск или нет, но я хотела быть более реальной, чем человек, выпрашивающий подаяние на улицах.
Ну, я и подписала, в чем он, конечно, никогда не сомневался.
24
«10 000 Maniacs»[58]
Сейчас толпа заполняла зал — тысяча человек, сказал Астор Михаэле, но по шуму казалось, будто миллионы. Здесь, в закулисной раздевалке, этот шум звучал как жужжание, словно целый рой пчел только и ждал, как бы вонзить в кого-нибудь жало.
Чем дольше я вслушивался, тем больше создавалось впечатление, что они готовы освистать того, кто окажется на сцене. В особенности неумелого басиста, играющего всего четыре недели…
Я сглотнул. Никогда в жизни я так не нервничал.
Это реально. Это на самом деле. Это произойдет прямо сейчас.
Худшего места для упражнений, чем под флуоресцентными лампами раздевалки, нельзя было и придумать, но я сидел в кресле, ударяя по струнам. Может, я буду играть хоть чуть-чуть лучше; может, достаточно, чтобы избавить себя от унижения.
Иногда, играя на своем новом инструменте, я чувствовал, что пальцы движутся грациознее, чем когда-либо на гитаре. В последнее время я мечтал, чтобы весь мир расширился от размера гитары до размера баса, чтобы внезапно все подстроилось под меня и мои большие, толстые, неуклюжие руки. Однако в данный момент струны баса Перл ощущались в дюйм толщиной и двигались, под моими пальцами медленно и вяло, словно зыбучий песок в ночном кошмаре.
