Евгений Немец - Корень мандрагоры
День, как назло, выдался суматошный. Не успели закончить–ся лекции, как позвонили из обеих контор и настоятельно по–просили приехать как можно скорее. До восьми вечера я на–страивал компьютеры и восстанавливал случайно грохнутые таблицы, тихонько проклиная безмозглую бухгалтерию и думая только о том, как зароюсь носом в пушистое золото, втяну пол–ной грудью аромат сена и горячего молока, как прижму Белку к себе и сквозь тонкую ткань услышу стук набирающего оборо–ты сердечка… Просто удивительно, что я-таки смог настроить компьютеры и восстановить потерянные данные.
Покончив с работой, я заскочил в магазин, купил бутылку при–личного коньяка (благо в одной из контор мне выдали аванс), фрукты и зубную щетку. Хотел купить конфет, но решил, что это слишком банально, минут десять бродил вдоль стеллажей и хо–лодильников, пока на глаза мне не попались орехи. Я нагреб их в пакет с килограмм и, довольный оригинальностью мысли, отправился домой.
Добравшись до общежития Белки, я набрал ее номер.
– Привет, Бельчонок. Я стою на пороге твоей общаги.
– Поднимайся!
– Нет. Пошли ко мне. Я тоже купил тебе зубную щетку и еще бутылку отличного коньяка.
– И цветы, конечно? «Вот черт!»
– Нет. Я без них.
Белка на секунду задумалась. Я поспешно добавил, стара–ясь придать голосу трагизм:
– К тому же я побаиваюсь твою соседку. Она может нам во сне глотки перерезать.
– Ладно, – согласилась наконец Белка. – Считай, что я от–даю должное твоей оригинальности. Меня еще никто не совра–щал подобным образом, к тому же без цветов. – Я улыбнул–ся, Белка добавила: – Мне надо собраться, подожди пару минут.
Ждать пришлось полчаса. Быстро стемнело, из-за крыши не–торопливо выглянуло и уставилось на меня широкое монголо–идное лицо Луны. Небесное тело смотрело пристально и равно–душно. Я сказал ему:
– Тебе все равно не понять людские страсти, ты просто ог–ромный сгусток черной пыли. Твоя судьба определена закона–ми физики, наши же… эх, знать бы, чем они определены. Ты, случайно, не в курсе?
Если Луна и владела такой информацией, то делиться со мной не торопилась.
Белка выпорхнула в распахнутые двери, сбежала по ступень–кам, вцепилась мне в руку, чмокнула в щеку.
– Привет! Я недолго?
– Ничего страшного. Я занял время разговором с Луной.
– И что она тебе сказала?
– Молчит, зараза. Она же старая и мудрая.
– О чем ты ее спрашивал?
– О тебе.
– Ну и замечательно, что молчит. Нечего все секреты сразу выдавать. Я тебе сама расскажу. Может быть.
– Договорились. Пойдем, что ли?
– Пойдем.
На ней были голубые джинсы, идеально сидящие на подтяну–той попочке, и белая майка с открытыми плечами. Волосы, пе–ретянутые синей лентой, кобыльим хвостом елозили ей по ло–паткам. От Белки пахло медом и букетом тонких, незнакомых мне ароматов – наверное, это было какое-то дорогое мыло.
– Скучал по мне?
– Еще как. Меня разрывало желание бросить работу и бе–жать к тебе со всех ног.
– Правда?
– Правда.
– Гвоздь.
– Тут я.
– Ты не думаешь, что все происходит как-то быстро?
– Ни капли. Сегодня утром я понял, что мы с тобой знакомы уже две тысячи лет.
– Это потому, что я тебя заколдовала.
– Точно. Ты профессиональная ведьмочка. И самая очаро–вательная из всех ведьм.
– Я понарошку колдую.
– А действует как всерьез.
– Гвоздик?
– Я тут.
– А у тебя были другие… ведьмочки?
– Да. Но все они были бездарны. Совершенно не умели кол–довать.
– А всё остальное умели?
– Хочешь, чтобы я спросил тебя про твоих ведьмаков? Про всех упырей и вурдалаков, которые были твоими муж–чинами?
– Нет.
– Или все-таки спросить?
– Я сейчас разозлюсь и вернусь к себе.
– У меня для тебя есть подарок. – Я помахал пакетом. –Я тоже помаленьку приколдовываю. Приходится учиться.
– Что там?
– Вот придем ко мне, и узнаешь.
– Вот же изверг!
– Совсем чуть-чуть осталось. Мы почти пришли.
– Нельзя давить на мое любопытство! Давить на мое любо–пытство – это просто бестактно! У тебя нет сердца!
Лифт, разумеется, не работал. Мы поднялись на шестой этаж, я, зная каждый замаскированный в темноте угол коридоров, провел Белку за руку. Наконец мы добрались до моей конуры, я открыл дверь и включил свет.
– Заходи.
Белка вошла, оглядела комнату, одобрительно кивнула, зак–лючила:
– Восхитительный бардак!
– Не так все просто. Грязи и мусора, заметь, нигде нет. И бе–лье я стираю своевременно. Так что это не бардак – это, чтоб ты знала, выработанная годами система максимальной целе–сообразности и практичности использования подручных средств.
– Вот же умник! Ладно, показывай, что ты мне принес.
Я протянул ей пакет, Белка запустила в него руку и извлекла несколько орехов.
– Орехи, – констатировала она.
– Точно. Фундук. Теперь у тебя нет надобности заготовлять их на зиму.
– Я люблю орехи. Только эти – в скорлупе!
– Само собой.
Белка вернула орехи в пакет, ткнула мне пальчиком в грудь, произнесла с нотками наставления:
– Я ленивая белка. Я не люблю разгрызать скорлупу, моло–дой человек.
– Не повезло тебе.
– Ты мне их будешь чистить.
– Ладно. – Я улыбнулся. – Давай лучше выпьем коньячку. Я откупорил бутылку, разлил по рюмкам.
– Почему ты не купил вино? Вино – это же виноградная кровь, ты сам говорил.
– Но коньяк – это квинтэссенция виноградной души. Его же делают из виноградного спирта. Так что если вино – это кровь винограда, то коньяк – его душа.
– Это надо запомнить.
Я протянул ей яблоко. Белка поднесла рюмку к губам, помор–щилась – плотный коньячный дух шибал в ноздри, сложила губ–ки трубочкой и неторопливо всосала содержимое рюмки, за–держала дыхание, проглотила, подняла на меня глаза – они блестели сильнее обычного. Я забрал у нее рюмку и вложил в ладонь яблоко.
– Как тебе виноградная душа?
– Она сумасшедшая.
– А вот здесь ты абсолютно права. Закуси.
– Нет, – сказала она и отвела руку с яблоком в сторону. –Я закушу вот этим…
Она приподнялась на носках и потянулась ко мне губами. В запах меда вплеталось послевкусие коньяка. Я прижал Белку к себе. От нее запахло сосновой смолой, и чем дольше я ее об–нимал, тем сильнее она пахла хвоей. Я подхватил Белку на руки, уложил на кровать. Ее глаза, словно океанский прилив, мед–ленно топили мое сознание. Они смотрели прямо мне в сердце и видели там желание и сумасшествие. Я взял себя в руки, вы–давил:
