Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф
Я подумал, кивнул.
– Отец Дитрих, вы очень хорошо объяснили разницу между заповедями и законом. И, что удивительно, не стали ссылаться, что заповеди дал Господь, а законы принимаем сами.
Он усмехнулся уголками губ и сказал смиренно:
– Законы люди принимают на основе заповедей.
– Потому, – сказал я горько, – что заповеди работают не для всех. Паршивая овца все стадо портит. Из-за нее, проклятой, и пишутся законы, уголовные и гражданские…
– Увы, сын мой. Без этих паршивых достаточно было бы одних заповедей.
Я вставил ногу в стремя, отец Дитрих перекрестил меня и отступил на шаг.
– С Богом, сын мой!
– Спасибо, отец Дитрих. Мне его помощь еще как понадобится.
Глава 5
Бобик ошалел от счастья, мы все трое снова в пути и снова вместе: в неистовом темпе ловил гусей, давил оленей и кабанов, вытаскивал из ручьев и речек брыкающуюся рыбу и заискивающе совал мне в руки, виляя задом и показывая всем видом, как он счастлив и благодарен. Зайчик держится солидно, у коней больше благородной сдержанности, но вижу, как рад возможности мчаться по прямой, игнорируя дороги.
Дороги нужны слабым, сильные не ищут легких путей, а в реках им не нужен брод. Под копытами то шелестит трава, то стучат камни, иногда плещет вода, взор то закрывает стена деревьев, то открывается простор во все стороны.
Самая короткая дорога – по вершинам гор, но для этого надо иметь длинные ноги. Мы неслись напрямик по холмам, в то время как тонкие нити дорог пугливо огибают их длинными петлями, я зримо вижу, как втрое-вчетверо удлиняется путь любого странствующего, но в этом мире не спешат, считают столетиями, и вот те полузасыпанные землей глыбы допотопных строений, с пустившими корнями деревьями на вершинках, еще не так стары, потому что есть намного древнее..
Зайчик выметнулся на ровную утоптанную дорогу, что и хорошо и не очень: не сбить бы кого раньше, чем успеешь рассмотреть, Бобик унесся вперед, бахвалясь, какой из него разведчик. Я не успел перевести дух, на ровной дороге не бросает вверх-вниз, а седло не бьет снизу так, что ягодицы покрываются широкими толстыми мозолями, как дорога резко вильнула в сторону.
Я придержал Зайчика, Бобик моментально вернулся и прыгал вокруг в нетерпении. Привстав на стременах, я смотрел вперед, напрягая зрение. Уже знаю, что если дорога вот так резко уходит в сторону, впереди какая-то неприятность. Крупная или мелкая, не знаю, крестьяне стараются избегать любых, проще сделать крюк и объехать опасное место.
Но я не они, а…
– А кто я? – спросил я вслух. – Если майордом, то должен заботиться, здесь мои подданные… Если маркграф, то гори оно все синим пламенем, у меня есть Гандерсгейм, надо о нем думать.
Бобик исчез, далеко за спиной загремели камни, вскоре он появился с полузадушенным зайцем в пасти и начал тыкать мне в ногу.
Я брезгливо отмахнулся.
– Ты его уже напугал до икотки, теперь отпусти… Видишь, какой худой?
Он нехотя раскрыл пасть, заяц упал на землю, подрыгал лапами. Бобик наклонился и обнюхал. Заяц в панике вскочил и слабо прыгнул в сторону. Бобик посмотрел на него, на меня, а я отмахнулся.
– Что делать будем? Как майордом… впрочем, майордом – всего лишь временный правитель королевства, так что отвлекаться не будем!.. Хотя, с другой стороны, я все-таки паладин… вроде бы.
Зайчик изогнул шею и косился на меня удивленным глазом. Я вздохнул, соскочил на землю, а повод забросил на седло.
– Ждите меня здесь. Оба!
Бобик виновато вздохнул, но послушно сел, только в глазах разгоралась обида. Я развел руками, это нечто вроде извинения, вытащил меч из ножен и медленно пошел в ту сторону, куда должна бы пройти дорога. Дорогой пользовались давно, об этом говорят груды камней по обе стороны. Когда крестьянин начинает обрабатывать землю, он собирает все камни и выносит на край поля, заодно отмечая и межу с соседом, а с дороги камни просто отбрасывают на обочину.
Сейчас дороги нет, замело пылью, даже поросла травой, что значит, не первый год, как оборвалось прямое сообщение, но груды камней указывают, куда шла исчезнувшая дорога.
Я шел медленно, всматриваясь, вслушиваясь, тепловое зрение ничего не показывает, все другие диапазоны молчат, потом появилось ощущение далекой опасности. Я еще больше насторожился, сделал несколько шагов и понял, откуда идут то ли запахи ненависти и жажды убийства, то ли не запахи, но нечто такое, от чего шерсть вздыбилась по всему телу.
– Эй, – сказал я громко, – зря прячешься, я тебя вижу. Хотя укрытие хорошее, не спорю.
Груда камней не просто сброшена с дороги, но какие-то путники сложили пирамидой, то ли тешились силой, то ли отмечали что-то, хотя закопанных кладов как будто нет. Во всяком случае, на таком расстоянии не чую.
– Выходи, – посоветовал я. – А то начну бросать камни потяжелее… вдруг да прическу испорчу?
Из-за груды камней поднялась взлохмаченная голова. Судя по копне грязных, нечесаных волос – женщина, дикая и свирепая, с широким лицом и расплющенным носом. Под массивными выступающими вперед голыми надбровными дугами мелкие глазки, я сумел разглядеть в них ненависть и дикую злобу.
– Выходи сюда, – пригласил я. – Это тебя боятся?
Она ответила грубым голосом, в котором звучали жестокость и злоба:
– А ты не трепещешь?
– С чего? – ответил я. – Ты вполне, вполне… Не в моем, правда, вкусе, но если кто-то даже гарпий считает за женщин…
Она огибала груду камней, словно лебедь, плывущий по идеально зеркальной глади спокойного озера. Я ждал, крепко сжимая рукоять меча, что-то не так, а когда она выдвинулась, охнул и невольно отступил. Человеческое тело только до пояса, дальше быстро переходит в змеиное, колесом ложится на землю, а там извивается еще локтей в пять длинный толстый хвост.
– И что? – произнесла она жестоким голосом. – И что теперь?
– А ничо, – ответил я, стараясь держать голос хладнокровным. – Главное, чтобы человек был хорошим. А ты какая?
– А ты как думаешь?
– По внешности не судят, – сказал я, потом поправился: – Я не сужу. Может быть, у тебя сердце золотое. Птенчиков подбираешь, выпавших из гнезда, и взад запихиваешь.
Она прорычала:
– Птенчиков не подбираю. А людей вот жру.
– Людей не так жалко, – сказал я, – но вон там разбросаны кости лошадей, быков… Они чем виноваты? Напала, убила прямо в упряжке… Придется с тобой поступить так же, как ты с другими.
Она захохотала.
– Съесть?
– Другие съедят, – сообщил я и, не отрывая от нее взгляда, указал кончиком меча в небо. – Уже слетаются…
Она продолжала приближаться, я отступил, движения ее стали порывистыми. Похоже, двигается на пределе, так что убежать смогу легко.
