Марина Дяченко - Ритуал
— Ты всегда была… сорвиголова, — сказал умирающий король. — Наверное, не зря… тебя похитил… дракон.
Юта стояла перед креслом, сжимая покрасневшими от холода пальцами теплую меховую муфту.
— Ты хорошая девочка, Юта, — прошептал король. — Я надеюсь, что Остин… это… поймет.
— Ваше величество… — выдохнула принцесса.
— Тебе… трудно. Расскажи мне… как вы… живете.
И Юта стала рассказывать — преувеличенно бодро, преодолевая неловкость. Не про себя, конечно — про Остина, своего внимательного и нежного мужа. И чем долше рассказывала — тем больше воодушевлялась, вдохновлялась даже.
— Спасибо, — сказал, наконец, Контестар. — Спасибо, Юта… Приходи сюда завтра… утром… Мне теперь… легче, и меня вывезут… на прогулку.
Все следующее утро Юта провела на террасе — одна. Никто не вывез на воздух кресло-каталку; принцесса стояла и смотрела, как укорачиваются длинные тени… Потом во дворце поднялась суматоха, захлопали двери, забегали десятки ног…
Через три дня короля Контестара похоронили с великими почестями, и народное горе было искренним и глубоким. Впрочем, еще через две недели оно сменилось искренней и глубокой радостью — принц Остин был коронован, его звали теперь «ваше величество».
Остину присягнули армия и гвардейцы, послы других королевств представили ему свои верительные грамоты, Королевский совет рукоплескал, а делегаты от городов и сел приносили изъявления преданности.
Поздравляли и Юту — она стала королевой, но не обрадовалась этому ни капли. Ее бы воля — она скорбела бы по старому королю гораздо дольше, но государственные соображения заставили Остина сократить траур до одного месяца вместо обычных пяти.
Когда срок траура истек, царственная пара отправилась с визитами в соседние государства.
С монархами Верхней Конты Остин теперь находился в родстве; молодых короля и королеву встретили там, как своих детей. Неделю Юта блаженствовала, живя в родительском доме и радостно узнавая новости о старых знакомых; но сестры огорчили ее. Будто внезапно отдалившись, оставшись далеко внизу, они не могли побороть неловкости, общаясь с Ютой. Даже Май! Будто корона, опустившись на Ютину голову, разрушила что-то очень важное…
Прощание было невеселым — еще и потому, что предстоял визит в Акмалию.
В акмалийской столице Остина и Юту встретили прохладно и совершенно официально. Король, отец Оливии, вежливо извинился за то, что его дочь не сможет присутствовать на приеме в честь нового контестарского монарха — захворала, отдыхает на природе.
Юта была искренне рада этому. Она почему-то боялась встретить Оливию.
Сели за столы; в зале было непривычно тихо и как-то неуютно. Под тарелкой у Юты оказался маленький, сложенный вдвое листок; вздрогнув, она развернула его.
«Длинноносая сучка ловко окрутила бедолагу-принца.»
На Юту будто небо обрушилось.
Кто-то говорил речи, рядом внимательно слушал Остин — а Юта больше всего боялась, что он заметит листок в ее руках и спросит: «Что это?»
За ней наблюдают. Только и ждут, чтобы она покраснела или заплакала. Надо держаться.
Куда девать проклятую записку? Скомкать и выбросить, чтобы слуги прочитали?
Она улыбалась так, что судорогой сводило губы, а руки под столом терзали и рвали бумажку, помогая Юте вытерпеть эту игру.
Прошла целая вечность, прежде чем бесконечный прием завершился; Юта не прикоснулась ни к вину, ни к яствам. Остин смотрел на нее осуждающе, прошептал даже:
— Королева, как вы себя ведете?
Королева подавила в горле спазм.
Запланирована была также прогулка по зимнему саду и встреча Остина с Королевским советом Акмалии, но Юта забралась в карету и сказала, что хочет немедленно ехать домой. Остин был темнее тучи:
— В чем дело? Что за истерика?
Юта вся дрожала, как осиновый лист; она была в таком состоянии, что спроси сейчас Остин: «Да что случилось, милая?» — она не выдержала бы и все рассказала.
Но он не спросил.
Визит был прерван из-за внезапной болезни королевы Юты. Остин не пожелал ехать с ней в карете — ему подали верховую лошадь.
Трясясь в душной бархатной полутьме, Юта глотала слезы и думала: это неправда. Остин женился на ней по любви… Она еще докажет, что достойна быть его женой!
Она отвела занавеску от окна и увидела звезды. Высоко-высоко, в зените, сиял Венец Прадракона.
* * *В темном и смутном своем детстве он слышал от кого-то — то ли от отца, то ли от деда — древнюю поговорку: «Дракон всегда отыщет путь за море».
За море отправлялись самые сильные или самые отчаянные. Или же самые фанатичные — ведь за счастье увидеть землю Прадракона иногда приходилось платить и жизнью. Двести первый потомок Арм-Анн никогда не думал о паломничестве.
И вот, зависнув в зените над замком, он впервые задумался над этим. «Зубчатые скалы — хребет Прадракона, слепящее солнце — гортань Прадракона…» Арм-Анн осознал, что оставить все как есть — значит обречь себя на долгую смерть от тоски.
«Дракон всегда отыщет путь за море».
Он спустился в подземелье и простился с предками — кое-кто из них сложил голову, отыскивая святыню рода. Где бы они не находились сейчас, им должен был доставить удовольствие благородный порыв младшего непутевого отпрыска.
Потом он вернулся в комнату с камином и долго сидел, глядя в золу.
Теперь Юта спокойна и счастлива. Он жил без нее двести с лишним лет, а с ней не прожил и года. Пустота, прореха, оставшаяся после ее ухода, зарастет со временем; будут тянуться и тянуться дни, он состариться, и, может быть, станет иногда разрешать себе воспоминание… Иногда. И день, когда он вспомнит Юту, вдруг выделиться из череды долгих и одинаковых дней. Но это будет потом, когда стихнет это… эта… Наверное, боль утраты.
Да, люди называют это именно так. Пройдет время, и любая мелочь перестанет напоминать ему Юту. Но для этого надо выждать, перетерпеть.
Рассвело.
Тогда Арман встал и, не оглядываясь, покинул замок. Путь его лежал к изогнутой линии горизонта.
Ревел ветер, рассекаемый мощными крыльями. Внизу метались в панике серые спины чаек. Он чуть сбавил скорость — кто знает, сколько придется лететь без остановки, без передышки?
Потом чайки исчезли — Арман улетал все дальше и дальше от твердой земли. Небо над его головой оставалось чистым, но справа и слева тянулись широкие поля облаков. Поднимаясь выше, он видел их спины — розовые с белым, подобные грудам каледоньего пуха. Облака громоздились округлыми глыбами, меняли форму и цвет — бесконечные гряды, уходящие туда, где небо сходится с землей… Опускаясь чуть ниже, он мог видеть их подбрюшья — голубые с серым, плоские, как подошва.
