Охотники за душами (СИ) - Брэдфорд Крис
– О, Дженна, тебя обманули, – говорит он. – Я вовсе не Танас… Я служу Танасу.
И он с поклоном протягивает нефритовый кинжал Габриэлю.
– НЕТ! – Я в ужасе отшатываюсь и спотыкаюсь об алтарь. Пытаюсь за что-то ухватиться, земля словно выскальзывает из-под ног.
– Этого не может быть… Ведь вы же Душевидец…
Однако священник с благодарностью принимает из рук Дэмиена нефритовый клинок. Потом он отбрасывает в сторону очки, я вижу его истинное лицо. Я захлебываюсь криком, но не могу отвести взгляд от его вертикальных змеиных зрачков. Темные бездонные водовороты глаз затягивают меня, и я тону во тьме.
40
Размеренный рокот заклятия на древнем мертвом языке приводит меня в сознание. Я моргаю, с трудом поднимаю тяжелые веки и вижу над головой низкий сводчатый потолок. В него упираются колонны из крошащегося известняка, на которых вырезаны химеры и искаженные гримасами лица. В свете дюжины черных свечей по стенам пробегают жуткие уродливые тени. На кирпичных стенах грубо намалеваны древние символы и перевернутые пентаграммы вроде той, что я видела на полу оскверненной церкви. Приторный густой запах от плавящегося воска пропитывает воздух, от него у меня болит голова, а в ушах гудит непрерывный зловещий хор.
Я в ужасе оглядываюсь по сторонам. Кажется, я в средневековой крипте, меня положили на мраморную надгробную плиту, плоская поверхность кажется холодной и белой, словно дочиста обглоданная кость. Охотники стоят полукругом в изножье, их головы наклонены, лиц не видно под капюшонами. Каждый из них держит в руках по свече, горячий воск стекает по пальцам, точно густая черная кровь.
Кажется, они полностью поглощены ритуалом, и я пытаюсь было оглядеться в поисках выхода. Однако стоит мне повернуть голову, как на меня в упор смотрит чье-то белое иссохшее лицо с пустыми светлыми глазами. Я с трудом сдерживаю вопль ужаса. Пепельно-бледное лицо все смотрит на меня невидящим взглядом, кожа кажется восковой, сморщенные губы посерели, длинные седые волосы лежат вокруг сморщенных ушей. Проходит мгновение, прежде чем я понимаю, что человек, лежащий на соседнем надгробии, давно мертв…
Меня пронзает леденящий ужас, когда я вижу, что из его рассеченной груди вырвали сердце. Такая страшная смерть ждет и меня – то самое жертвоприношение, о котором предупреждал Феникс; то, что навеки уничтожит мою душу.
Я с горечью понимаю, что изуродованное тело – все, что осталось от Душевидца Габриэля. Танас успел добраться до него первым и провел ритуал, чтобы Габриэль никогда больше не родился заново.
Заклинание внезапно прерывается, и Охотники молча смотрят на меня одинаковыми угольно-черными глазами. Под их жуткими взглядами кровь стынет у меня в жилах – все они похожи на поднятых из могил мертвецов. Лицо и шея одного из них изуродованы красными ветвящимися ожогами, и я узнаю в нем того из злодеев, которого, как я думала, убило ударом молнии.
Каждый из них по очереди гасит свечу, свет понемногу слабеет, и крипта все глубже погружается во тьму.
– Ну что, Дженна, пора гасить и твой Свет! – глумится Дэмиен, искоса глядя на меня и задувая свою свечу.
Нужно бороться до последнего, и я пытаюсь подняться, но Охотники удерживают меня за руки и за ноги и прижимают к могильной плите. Я бьюсь в их руках и вижу во мраке, как Танас подходит ближе. Его лицо не похоже на остроносое, с выдающимися скулами, лицо Верховного жреца, но глаза остались прежними, черные и безжалостные, словно осколки обсидиана.
– Я целую вечность ждал этого мига, – раздается его скрипучий голос. Его губы раздвигаются в подобной заточенному серпу улыбке, и я вздрагиваю, видя перед собой само зло и саму смерть. От его дыхания несет тленом, я задыхаюсь от тошнотворно сладкого гнилостного запаха.
Оставив меня в руках Охотников, он направляется к высеченному в стене подобию алтаря, украшенному изображением божества с кошачьими взглядом и острыми клыками. В его оскаленной пасти горит еще одна черная свеча, горячий воск стекает по высунутому языку и капает в серебряную чашу. Танас преклоняет колени перед алтарем, потом достает нефритовый нож и резким взмахом рассекает себе ладонь. Он сжимает кулак, чтобы кровь стекла в чашу и смешалась в ней с черным воском, и произносит заклятие на древнем языке:
– Рук хак маар фарад ур роухк та обесеш!
Понятия не имею, что означают слова заговора, но чувствую, что за ними стоит страшная разрушительная сила. Я холодею от ужаса и еще яростнее стараюсь вырваться из рук мучителей. Все бесполезно – они сильнее и без труда удерживают меня на мраморной плите, пока Танас берет в руки чашу и направляется ко мне. Схватив меня за челюсть, он насильно раскрывает мне рот, подносит кубок к губам и вливает мне в рот его содержимое. Я выплевываю отвратительную жидкость ему в лицо. Танас морщится и вытирает лицо тыльной стороной костлявой руки.
– Я бы на твоем месте выпил, – он скалится в улыбке. – Боль будет несколько более выносимой – ровно настолько, чтоб ты успела увидеть, как вырвут сердце у тебя из груди.
Он заливает мне в рот остатки жидкости, затыкает рукой рот и зажимает мне нос. Против воли я глотаю горькое зелье, кашляю, отплевываюсь, но чувствую, что оно уже обжигает мне горло и желудок.
Танас отпускает меня, да и другие Охотники тоже. Я немедленно пытаюсь вскочить на ноги, драться насмерть, бежать прочь. Однако все тело вдруг наливается тяжестью, и я не могу пошевелиться. Сердце лихорадочно бьется, в ушах стоит звон, в глазах плывет, огни свечей растягиваются в линии, линии сворачиваются в спирали…
Танас возвращается к алтарю, ставит на место чашу с отравой и берет нефритовый нож. Не в силах пошевелиться, я вижу, как он поднимает кривой зеленый клинок к страшному лицу божества, словно для благословения, и возвращается ко мне.
Охотники вновь опускают головы и запевают хором:
– Ра-Ка! Ра-Ка! Ра-Ка! – Их голоса звучат в моем затуманенном сознании словно барабанный рокот.
Занося жертвенный нож над моей грудью, Танас продолжает незаконченное тысячелетия назад заклятие:
– Рура, ркумаа, раар ард рурд…
Страшные слова против воли лезут в голову, как черви, просачиваются ко мне в уши, словно змеиный яд, и отравляют саму мою душу.
– Кмоурар рук роухк ур дарчракк…
Подпав под власть заклятия, мое тело все слабеет, душа все больше теряет с ним связь.
– Гхрарук урк кугр роур араррурд…
Душу словно бы отсекает от тела хирургический нож, я чувствую, что теряю себя. Не за что ухватиться… Где я?… Где мое тело? Все, что привязывало меня к жизни, ко всем предыдущим жизням, распадается, рассыпается, разлетается в стороны, как песок под ветром…
– Кард ур роу ра датсрк, Ра-Ка!
Утратив связь с телом, я вижу себя со стороны, как будто сверху: девушка с кожей цвета темного янтаря распростерта на снежно-белом мраморном надгробии, темные завитки волос разметались в стороны. Пятеро Охотников в капюшонах теперь стоят по углам пентаграммы, вычерченной мелом на каменном полу. Танас в центре, нож дрожит в его руках, лезвие отбрасывает блики. Он договаривает последнюю строку отсекающего душу заклятия:
– Уур ра ухрдар боуркад, Ра-Ка!
Широко распахнутые холодные глаза Танаса жадно блестят, когда он с размаху опускает клинок. Зелено-голубой свет взрывается над моим телом, словно вспышка сверхновой, что-то оглушительно звенит, как будто тысячи оконных стекол одновременно разлетаются вдребезги.
Потом в крипте все стихает. Становится темно.
41
…Я умерла?
Но я не чувствую себя мертвой. Хотя, с другой стороны, откуда мне знать, как себя чувствуют мертвые. Или как раз сейчас узнаю?
