Чёрный трон - Желязны Роджер Джозеф

— Потому что я так хочу, — ответил я.

Он сделал движение, как будто вновь потянулся за фляжкой, подумал и опустил руку.

— Это значит, что мне до конца жизни пришлось бы следить, чтобы он снова не выкинул номер с золотом.

Я почувствовал, как левый краешек верхней губы дернулся вверх.

— Думаю, вы можете себе это позволить? — спросил я.

— Черт вас возьми, сэр, — процитировал он. — Если это вас устроит, то так и будет. А теперь пожмем друг другу руки?

— Нет.

Он уронил сигару на пол и наступил на нее.

— Но что ж, хорошо, — заметил он. — Наши действия должны быть скоординированы. Мы наметим план действий, согласуем распоряжения. Входы и выходы будут наши…

Мы вошли в глубокий подвал, освещенный факелами и свечами, в тот же день, но позднее. Все здесь немного напоминало устройство рабочего стола Ван Кемпелена в его парижской квартире, только масштабы были гораздо значительнее. Работало несколько духовых шкафов. Здесь были кувшины, бутылочки, перегонные кубы и реторты, но большую часть емкостей составляли большие баки, расставленные на полу, непонятно в каком порядке. Огромное количество темного металла лежало на брезенте посередине комнаты. Энни в простом сером платье стояла рядом с баком, держа пару проводов, которые тянулись от него. Она посмотрела в нашу сторону, когда мы вошли, отпустила провода и подошла ко мне. Я обнял ее.

— Я знала, что ты придешь, — сказала она, — сегодня.

Ван Кемпелен посмотрел в нашу сторону.

— Я знаю вас, — сказал он. — Вы были с маленьким человеком и обезьяной.

Я кивнул.

— Я снова пришел, — потом обратился к Энни: — Пойдем, Энни. Давай выберемся отсюда.

Она посмотрела в сторону Ван Кемпелена.

— Можете идти. Закончите подзарядку позднее, — сказал он.

Я вывел ее оттуда, а потом — вверх по лестницам, через залы и галерею, наружу, в сад, оставив их там, внизу.

Много позднее, когда мы лежали среди великолепия и солнечного света, рассматривая золотые деревья, я заметил: — Так процесс включает в себя месмеризм?

Она кивнула, потом зевнула.

— Это секретная составная часть таких трансмутаций большого масштаба, — объяснила она, — специальный вид месмеризма.

— О, — сказал я, — специальный? В каком смысле?

— Энергия другого мира, — ответила она. — Будет большой ее приток, когда наконец закроется дверь для возвращения По.

— И это случится сегодня вечером во время работы?

— Им бы хотелось этого, — сказала она, — но этого не случится. Все это время я не держала его открытым для их пользы.

— Ты потеряла меня.

Она улыбнулась.

— Нет, я еще никого не потеряла. Даже По. Я собираюсь дать им золото и вернуть его назад. И все мы трое наконец-то будем вместе, здесь.

— Я не ученый, — сказал я, — и мои навыки месмериста далеко не совершенны. Но даже не зная математики, которая, наверное, может доказать такие вещи, я уверен в этом: в этом мире ничего не дается просто так. Какова цена?

Она опять улыбнулась.

— Мистер Элисон не подозревает, что мне известен его секрет, — сказала она. — Он с той Земли. Таким образом, я могу послать его взамен По, а потом закрыть дверь. Мы воссоединимся, а мистер Грисуолд будет безмерно благодарен.

— Держу пари, — сказал я, — это его идея, не так ли?

— Да.

Это было похоже на калейдоскоп: все постоянно менялось. Удастся ли ее уловка? Была ли у Ван Кемпелена тайная армия гомункулов, дожидающихся подходящего момента, где-то после полуночи золотого седьмого октября, чтобы выступить от его имени? Пожалуй, я был единственным, у кого не было плана на случай непредвиденных обстоятельств.

Я поцеловал ее и сказал: — Расскажи мне еще о месмеризме. Когда сила так велика, как наша, должны быть специальные меры, чтобы держать ее под контролем.

— О, да, — ответила она. — Мы должны сконструировать собственные инструменты…

В ту ночь, особенную из всех ночей года, далеко за полночь мы шли в подвал, похожий на пещеру, особняка в Арнгейме, чтобы приступить к трансмутации.

Частные армии Сибрайта Элисона и людей, которых он окрестил Омхоли Тринити, стояли друг напротив друга во всю длину лаборатории. На каждой стороне их было около сорока. У каждого была винтовка и пара пистолетов; можно было увидеть также множество остроконечного оружия. Я представил, что было бы, если бы пули рикошетом начали летать по всему пространству. Штатские… Я заранее тайком пробрался и наскоро выкопал небольшую траншею — недалеко, налево от меня — и закрыл ее куском отрезанным от брезента, на котором лежала гора свинцовых заготовок. Я предполагал что-то подобное; при первом намеке на возможность перестрелки я собирался вместе с Энни нырнуть туда.

Ван Кемпелен соединял шланги между резервуарами, подсоединял провода от последнего резервуара к дальней части кучи свинцовых заготовок. Энни сидела в сияющем черном кресле, которое казалось, было сделано из осколков обсидиана. Стеклянный шлем покрывал ее голову и она опиралась на полосу из золота, которая проходила вдоль высокой спинки. Ей в руки дали два провода, которые тянулись к ближайшей стороне свинцовой кучи.

Ван Кемпелен прошептал ей последние инструкции, потом кивнул Элисону и остальным. Тут же напряжение, отличное от телепатического, заполнило помещение. Я сделал шаг к Энни и почувствовал нарастание сил, которыми она манипулировала. В одном из резервуаров послышалось бульканье. Какие бы силы не исходили от Энни, они стали вибрировать. Остальные емкости начали резонировать.

Я словно бы услышал жалобный вой, звучащий на очень высокой ноте, внезапно у меня заболела голова. Затыкать уши не было смысла, хотя все пытались делать то же самое. Потом вой затих, и в воздухе поплыли едва различимые фигуры — странная рыба, странное море… Вибрация снова усилилась. Казалось, что на нее можно было опереться. Вспомнив свои дневные впечатления, я почувствовал теперь в явлении что-то более знакомое.

Звук уходил и мгновенно возвращался. Короткие взрывы света вслед за этим наполняли воздух над резервуарами, вокруг серой кучи. Руки Энни, лежащие на проводах, были белыми от напряжения.

Потом возникла рябь. Это было так, словно всех людей, стоявших напротив, и все, что было вокруг, я увидел сквозь линзу мелкого ручья. Ничего не изменилось, но все же изменилось все. Казалось, что все в подвале колеблется.

Потом точки света — на этот раз большей частью золотого — возвратились, чтобы смешаться с рябью.

Я сделал еще шаг к Энни. Возникло какое-то давление. Серые заготовки на мгновение вспыхнули желтым за пеленой ряби. Через некоторое время вспышка повторилась — на этот раз золотая и более продолжительная. Груда, казалось, меняла форму, уменьшаясь с каждым новым озарением и увеличиваясь, когда вспышка угасала.

Я взглянул на Элисона. Он улыбался. Частота колебаний возросла. Серо-золотые затмения-вспышки становились все чаще и чаще. Потом золотой период цикла увеличился, серый сократился. Потом началось потряхивание, раздались отчетливые звуки скрежета свинцовых заготовок, трущихся друг о друга, словно заработал внутренний импульс, стремящийся удержать массу. Некоторые бруски выпали из общей кучи.

Я снова посмотрел в сторону Элисона. Он, казалось, был заключен в рамку из огня, но совершенно не ведал об этом.

Потом колебание прекратилось, и я увидел гору золота. Все присутствующие, казалось, перевели дыхание в одно и то же время. Прекрасный, маслянистый, тяжелый блеск…

Я несколько раз перевел взгляд с золота на Энни, на Элисона и обратно. Ничего не происходило. Никто не двигался. Что-то должно было произойти. Должна быть ответная реакция, движение, балансировка…

Энни вскрикнула. Свет, окружавший Элисона, угас.

То, что Энни прокричала, были слова: — По умер!

На лице Грисуолда была улыбка. Энни освободилась от проводов, отшвырнула свою стеклянную корону.

Что-то похожее на огромный вздох пронеслось сквозь помещение, и раздался стук, похожий на землетрясение на кирпичном заводе.